Кукан реки у есенина что это
Сергей Есенин. Черная, потом пропахшая выть.
Черная, потом пропахшая выть!
Как мне тебя не ласкать, не любить?
Выйду на озеро в синюю гать,
К сердцу вечерняя льнет благодать.
Серым веретьем стоят шалаши,
Глухо баюкают хлюпь камыши.
Красный костер окровил таганы,
В хворосте белые веки луны.
Тихо, на корточках, в пятнах зари
Слушают сказ старика косари.
Где-то вдали, на кукане реки,
Дремную песню поют рыбаки.
Оловом светится лужная голь…
Грустная песня, ты — русская боль.
1914
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Проза.ру – порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Диалектизмы в стихах Есенина
Любовь к родному краю, к землякам, к близким людям, жизнь которых связана с рязанской землей, запечатлена поэтом в его стихах; в картинах сельской жизни, в изображении русской природы, русских крестьян, их внешнего облика, их обычаев, их дум и надежд. Содержание стихов, их тематика потребовали соответствующего словесного выражения, и Есенин широко вводит в свои произведения диалектную лексику, местный рязанский словарь, использует диалектные грамматические формы, воспроизводит особенности местного звучания, включает свойственные рязанской речи словообразовательные явления.
Черная, потом пропахшая выть,
Как мне тебя не ласкать, не любить.
Выйду на озеро в синюю гать,
К сердцу вечерняя льнет благодать.
Серым веретьем стоят шалаши,
Глухо баюкают хлюпь камыши.
Красный костер окровил таганы,
В хворосте белые веки луны.
Тихо, на корточках, в пятнах зари
Слушают сказ старика косари.
Где-то вдали, на кукане реки,
Дремную песню поют рыбаки.
Оловом светится лужная голь.
Диалектная лексика представлена в стихах поэта очень широко и многогранно. Местные слова оказываются нужными художнику как для описания предметов деревенской жизни и воспроизведения речи крестьян, так и для создания ярких и глубоких, точных и оригинальных эпитетов, метафор, сравнений.
В 1915 г. Н. А. Клюев предостерегал Есенина от упоения успехом: «Твоими рыхлыми драченами объелись все поэты, но ведь должно быть тебе понятно, что это после ананасов в шампанском. Я не верю в ласки поэтов-книжников.»[цит. по: 6, с. 239]. Но несмотря ни на что, «драчены», и «выть» выдержали испытание временем.
Неолог. и окказ. Есенина. Часть III
II.9.17.3 Бесприставочные авторские неологизмы и окказионализмы Есенина, образованные суффиксальным путём
II.10.17.3.1 Уменьшительные новообразования
Как скелеты тощих журавлей,
Стоят ощипанные вербы,
Плавя рёбер медь.
Уж золотые яйца листьев на земле
Им деревянным брюхом не согреть,
Не вывести птенцов — зеленых ВЕРБЕНЯТ…
«Пугачев» (1921). Часть III. Осенней ночью.
Окказионализм вербенята поэт образовал от слова верба, сравнив почки этого дерева с золотыми яйцами, из которые как птенцы из яиц выводятся зелёные листья, которые поэт назвал вербенятами по аналогии с ребятами.
Там, где капустные грядки
Красной водой поливает восход,
КЛЕНЁНОЧЕК маленький матке
Зеленое вымя сосёт.
«Там, где капустные грядки…» (1910)
Окказионализм кленёночек в ласкательной форме передаёт поэтический образ детёныша клёна.
В поэме «Анна Снегина» (1925) находим неологизм чаишко как уменьшительное от чай:
Позволь, гражданин, на ЧАИШКО.
[1092]
В стихотворении «Заглушила засуха засевки. » (1914) Есенин существительное туча превратил в уменьшительный окказионализм тучица с целью создания обычно тревожащего, но не так уж и грозного для сельских ребятишек поэтического образа начинающейся грозы с молнией:
На коне — черной ТУЧИЦЕ в санках —
Билось пламя-шлея. синь и дрожь.
И кричали парнишки в еланках:
«Дождик, дождик, полей нашу рожь!»
Сравним с окказионализмом Есенина уменьшительный образ тучи в стихах Лермонтова «Утёс» (1841), в которых поэтический образ тучки ласково отображает некую красавицу, ночующую на груди утёса-великана:
Ночевала ТУЧКА золотая
На груди утёса-великана…
II.10.17.3.2 Увеличительные новообразования
Чиркнул царь КИНЖАЛИЩЕМ локоток,
Расчеркнулся и зажал руку в полу.
«Марфа Посадница» (1914)
Следует сказать, что и до Есенина было известно слово кинжалище, но как диалектизм северно-русского крестьянина, известный по печорским былинам, и являющийся омонимом неологизма Есенина, так как этот старинный диалекттзм употреблялся в значении в значении не огромного кинжала, а ножен, в которые вкладывался булатный кинжал (774).
Ой, как выходила Марфа за ворота,
ПИСЬМЕНИЩЕ чёрное из дулейки вынула.
«Марфа посадница» (1914)
Окказионализм письменище – увеличительное новообразование, означающее большое письмо.
II.10.17.3.3 Другие есенинские неологизмы и окказионализмы –существительные
Заходила БУЙНИЦА ВЫХВАЛИ старинной…
«Марфа Посадница» (1914)
ВСХЛИПЕНЬ
[1137]
Голос громкий и ВСХЛИПЕНЬ зычный,
Как о ком-то погибшем, живом.
«Эта улица мне знакома. » (1923)
Всклипень находим в Словаре неологизмов Есенина (285). Однако это слово правильнее определить как окказионализм, так как его литературным синонимом является словообразующий радикал всхлип, известный по Словарю Даля (58).
От такой КРИЧНИ
Загашай огни.
«Песнь о великом походе» (1924)
Неологизм или окказионализм кричня, как это слово охарактеризовала Шипулина в своей работе о Словаре Есенина (400), соответствует по смыслу существительному крик, но у Есенина отличается от указаного общеупотребительного слова интенсивностью и продолжительностью крика.
Чтоб под этою белою ЛУННОСТЬЮ,
Принимая счастливый удел,
Я над песней не таял, не млел
И с чужою веселою юностью
О своей никогда не жалел.
«Листья падают, листья падают…» (1925)
Какая ночь! Я не могу.
Не спится мне. Такая ЛУННОСТЬ.
«Какая ночь! Я не могу….» (1925)
Неологизм лунность, вошедший в словари русского языка в значении «лунный свет» (184,216,501), не был включён в Словарь неологизмов составленный Сергеем Толстым (377).
В шапке облачного скола,
В лапоточках, словно тень,
Ходит МИЛОСТНИК Микола
Мимо сёл и деревень.
«Микола» (1914)
Само по себе слово милостник, происходящее от слова милость, не было новым. Как отмечал историк-славист Михаил Тихомиров (1893-1965) (397), оно было известно в русских землях ещё в XII-XIII веках. Тогда милостниками называли категорию княжеских слуг, первых служилых землевладельцев на Руси, «предшественников позднейших дворян» (398).
В стихотворении Есенина милостник означает «творящий милостыню» и в этом новом значении использованное поэтом слово являлось семантическим неологизмом.
И четыре солнца из ОБЛАЧЬЯ,
Как четыре бочки с горы,
Золотые рассыпав обручи,
Скатясь, всколыхнут миры.
«Инония» (1918)
Синонимом окказионализма облачье является литературное слово облачность.
В заголовке поэмы «Отчарь» (1917) и в её второй строфе слово «отчарь» является неологизмом Есенина, образованным от того же корня, что и существительное отче, означающее то же, что отец (1022,1023). Вместе с тем Есенин мог вложить в смысл указанного новообразования и корень «отчар», входящий в прилагательное «отчарованный» в значении в значении «отчаянный, разбойный» (59,1023).
В упомянутой второй строфе поэмы это слово употреблено для обращения к мужику, т.е. крестьянину, которого поэт называет своим и указанным именем Отчарь:
Здравствуй, обновлённый
ОТЧАРЬ мой, мужик!
Причём эпитет «обновленный» здесь означает «освященный, то есть прошедший обряд очищения, придания святости» (1023). И образ этого отчаря – обновлённого мужика сравнивается с голубыми водами, покоем и светом, о чём читаем вначале третьей строфы поэмы:
Голубые воды –
Твой покой и свет.
И ещё одна характеристика этого мужика – его сила и мощь указана поэтом в заключительной строфе первой части указанной поэмы:
Могутные плечи –
Что гранит-гора.
Ведь прилагательное могУтные, как отмечается в Этимологическом словаре Фасмера (38), значит «сильный, мощный, здоровый» (38).
Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей.
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
«Собаке Качалова» (1925)
Сергей Толстой включил существительное приятца в Словарь неологизмов (377). Анатолий Бесперстых считает это слово просторечием (525)
В Словаре Даля, в статье, посвящённой прилагательному приятный, указано существительное приятство, очень похожее на использованное Есениным слово и имеющее тот же смысл: «приятельское расположение, дружба» (119).
Очевидно, что Есенин использовал именно это старинное слово, но передал его просторечиво, превратив в окказионализм, подходивший как рифма к слову целоваться.
Это сделала наша РАВНИННОСТЬ,
«В этом мире я только прохожий…» (1925)
Ночлег, ночлег, мне издавна знакома
Твоя попутная РАЗЫМЧИВОСТЬ в крови,
Хозяйка спит, а свежая солома
Примята ляжками вдовеющей любви.
«Голубень» (1916)
Окказионализм разымчивость означает «возбуждённое состояние» (760). Это существительное Есенин образовал от устаревшего диалектного прилагательного разымчивый, имевшего значение «возбуждающий, сильно действующий» (25).
Прилагательное разымчива было применено Пушкиным в стихотворении «К Языкову» (1826):
Она не хладной льется влагой,
Но пенится хмельною брагой;
Она РАЗЫМЧИВА, пьяна,
Как сей напиток благородный,
[1095]
Слиянье рому и вина,
Без примеси воды негодной…
Вижу сад в голубых накрапах,
Тихо август прилег ко плетню.
Держат липы в зеленых лапах
Птичий гомон и ЩЕБЕТНЮ.
«Эта улица мне знакома. » (1923)
Щебетня, означающее то же, что и щебетание и щебет (184), является окказионализмом Есенина.
[1096]
II.10.17.3.4 Неологизмы и окказионализмы – прилагательные, образованные Есениным суффиксальным путём
На нашей БЫДЛАСТОЙ сходке
Мы делу условили ширь.
Судили. Забили в колодки
И десять услали в Сибирь.
«Анна Снегина» (1925)
От ВИХЛИСТОГО приволья
Гнутся травы, мнётся лист.
«Базар» («На плетнях висят баранки…») (1915)
Прилагательное вихлистый – неологизм Есенина, образованный от просторечия вихлять, означавшего по Далю «ходить вперевалку, как бы прихрамывая на обе ноги; ходить вяло, тяжело, мужиковато» (58) или «двигаться шатаясь» (57).
Выйдут парни, выйдут девки
Славить зимни вечера.
Голосатые запевки
Не смолкают до утра.
«Ямщик» (1914)
Прилагательное голосатый вошло в Словарь неологизмов Есенина, составленный Сергеем Толстым (377), однако автор Словаря эпитетов Сергея Есенина Анатолий Бесперстых считает это слово областным диалектизмом (525). Литературным синонимом прилагательного голосатый является голосистый, означающее «обладающий сильным и звучным голосом» (168,184, 198).
ДЫМНИСТАЯ заволока, ЗВОНИСТЫЕ дожди
Говорят старухи о пророке,
Что на небе гонит лошадей,
А кругом в ДЫМНИСТОЙ заволоке
Веет сырью ЗВОНИСТЫХ дождей.
«Старухи» (1915)
Оно использовано поэтом ещё в стихотворении «Лисица» (1916):
…и рассыпал ЗВОНИСТУЮ дробь.
Ведь недаром нонче на посуде
Появилась КВАСЛИВАЯ слизь…
«Старухи» (1915)
Прилагательное квасливая- авторский окказионализм поэта (441). Он образован от существительного квас.
Говорят со мной коровы
На КИВЛИВОМ языке.
«Пастух» («Я пастух, мои палаты…») (1914)
Кивливом – здесь окказионализм Есенина образованный от глагола кивать (404,417).
И теперь вот, когда простыла
Этих дней КИПЯТКОВАЯ вязь,
Беспокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.
«Все живое особой метой…» (1922)
Вырос я до зрелости, внук купальской ночи,
Сутемень КОЛДОВНАЯ счастье мне пророчит.
«Матушка в Купальницу по лесу ходила. » (1912)
Колдовная – окказионализм Есенина(441), образованный от глагола колдовать, литературный синонимом которого является прилагательное колдовская.
На свитках лет сухая пыль.
Былого нет в заре КУКАНЬШЕЙ.
И лишь обрызганный костыль
В его руках звенит, как раньше.
«Нищий с паперти» (1916)
Прилагательное куканьший образовано от областного диалектизма кукан, пример с которым рассматривлся в разделе о диалектизмах в поэзии Есенина. Напомним, что, согласно Словарю Даля, кукан это «холм, взлобок, пригорок» (119). Ещё кукан — это островок, отмель в реке (432).
Бесперстых, приводя эпитет куканьший к слову заря, данный Есениным, определил его как окказионализм, исходя из того, что «кукан здесь: узкая полоска отмели на реке» (441).
Демидова, разбирая стихотворение Есенина (430), уточняла:
«В Константинове так называют вполне определённый островок, уединённый, отдалённый от села, там бывали влюблённые и отсюда вытекает и значение прилагательного «куканьший», вероятно, новообразование Есенина…» :
При этом Демидова поправляла Осипова, толковавшего слово «куканьший» как «похожий на кукан или куканы, видимо, пёстрый пли неровно-пёстрый» (433). Такое толкование Демидова считала ошибочным и противоречащим содержанию стихотворения «Нищий с паперти» (430).
Та собака давно околела,
Но в ту ж масть, что с отливом в синь,
С лаем ЛИВИСТО ошалелым
Меня встрел молодой ее сын.
«Сукин сын» (1924)
Наречие ливисто мы рассмотрим в этом разделе о неологизмах и окказионализмах – прилагательных, так как оно образовано поэтом от придуманного им окказионального прилагательного ливистый, отличающегося по морфологической форме, но схожего по смыслу с литературным прилагательным заливистый (525) и соответствующим ему наречием заливисто.
Там голод и жажда
В корнях не поют,
Но зреет ОДНАЖДНЫЙ
Свет ангельских юрт.
«Отчарь» (1917).
Прилагательное однаждный Есенин образовал от наречия однажды, означающего «один раз» (58).
Под окном от скользких вётел
ПЕРЕПЁЛЬИ звоны ветра.
«Даль подернулась туманом…» (1916)
Притяжательное прилагательное перепелий является окказионализмом Есенина (525), так как литературным соответствующим словом является перепелиный. Поэтому включение данного окказионализма в Словарь неологизмов Сергеем Толстым (377) было неправильно.
Светит в темень позолотой
Размалевана дуга.
Ой вы, санки-самолеты,
ПУХОВИТЫЕ снега!
«Ямщик» (1914)
[1100]
Прилагательное пуховитый было включено Сергеем Толстым в Словарь неологизмов, а Анатолий Бесперстых считает этот эпитет к слову снега окказионализмом (525), может быть на том основании, что есть литературное синонимичное прилагательное пуховый. Однако, пуховый и пуховитый имеют семантическую разницу: пуховитый это не пуховой, а похожий на пуховый. Поэтому можно в этом случае согласиться с Сергеем Толстым, считавшим слово пуховитый неологизмом Есенина.
Ты светишь августом и рожью
И наполняешь тишь полей
Такой рыдалистою дрожью
Неотлетевших журавлей.
«Гори, звезда моя, не падай…» (1925)
Прилагательное рыдалистый Сергей Толстой также включил в Словарь неологизмов (377), а Бесперстых посчитал его окказионализмом (525). На мой взгляд нужно согласиться в данном случае с Толстым.
А там, за взгорьем СМОЛЫМ,
Иду, тропу тая,
Кудрявый и веселый,
Такой разбойный я.
«О Русь, взмахни крылами. » (1917)
Прилагательное смолый Сергей Толстой считает неологизмом Есенина (377), а Анатолий Бесперстых – окказионализмом (525). У этого слова есть целый ряд литературныхсинонимов: смолистый, смоляной, смольный (168),смолёный (25) и смолевой (119). однако ни тот, ни другой, возможно, не правы, так как это слово было известно и использовано Есениным как поэтическое, означающее «пахнущий смолой» или «отдающий смолой» (769). Оно указано, например, в Грамматическом словаре русского языка (Словоизменение) Зализняка (189) и имеет древнее праславянское происхождение от слова смола (135).
В украинском языке есть слово смолий и встречаются люди с фамилией Смолий, в переводе означающее смолокур (612, 770) или занимающийся смолокурением (770).
II.10.17.3.5 Неологизмы и окказионализмы – радикалы в поэзии Есенина
В стихотворении «Письмо к матери» (1924) Есенин, вместо известного существительного бред, вводит окказионализм бредь, прибавляя мягкий знак и образуя слово:
Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная БРЕДЬ.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.
Сергей Толстой неправильно считает слово бредь неологизмом Маяковского (366). Маяковский заимствовал это слово из указанного стихотворения Есенина и привёл его в стихотворении «Сергею Есенину» (1926):
А по-моему,
осуществись
такая БРЕДЬ,
на себя бы
раньше наложили руки.
Гарк- это звуки, издавамые птицами, здесь дупелями.
В поэме Есенина «Анна Снегина» (1925) читаем:
Расея.
Дуровая ЗЫКЬ она.
«Анна Снегина» (1925)
В комментариях к собранию сочинений Есенина (411) это
слово, отличающееся орфографией (мягким знаком в коне слова) от известного радикала зык, означающего по Словарю Даля (58)«звучный стук, крик, шум; гул, голк, раскат стука, отголосок» (59), указано как неологизм (411):
В поэме Есенина «Песнь о великом походе» (1924) находим неологизм индевь, который включил в свой Словарь неологизмов Сергей Толстой (366).
Индевь означает то же, что и иней, и это слово образовано от глагола индеветь, имеющего значение «покрываться инеем» (199), но в стихотворении Есенина этот неологизм использован как метафора:
В берег бьет вода
Пенной ИНДЕВЬЮ.
Корабли плывут
Будто в Индию.
Я усталым таким ещё не был.
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось рязанское небо
И моя непутёвая жизнь.
«Я усталым таким ещё не был. » (1923)
Морозь – окказионализм Есенина, означающий то же, что изморозь (413).
Оттого-то вросла ТУЖИЛЬ
В переборы тальянки звонкой.
И соломой пропахший мужик
Захлебнулся лихой самогонкой.
«Сорокоуст» (1920)
Существительное тужиль, образованное Есениным от глагола тужить, Сергей Толстой считает неологизмом (377), а на мой взгляд правильнее считать это окказионализмом, которому соответствует древнее слово туга, являвшееся литературным с XII по XIX вв., известное в древнерусском и славянском языках (135), но заимствованное в них из иврита как библейский образ в значении «печаль, скорбь» (777).
И вот запрягли нам клячу.
В оглоблях мосластая ШКЕТЬ —
Таких отдают с придачей,
Чтоб только самим не иметь.
«Анна Снегина» (1925)
Примечание: Этот раздел из работы «О литературных нормах в русской поэзии». Автор будет признателен читателям, которые могут внести свои замечания и предложения к этому разделу (нумерация страниц и сносок продолжается).
LiveInternetLiveInternet
—Музыка
—Метки
—Рубрики
—
—Стена
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Интересы
—Друзья
—Постоянные читатели
—Статистика
Золотая глыба сердца
Михаил Чижов к 120-ти летию С.А.Есенина. 
Простая рязанская баба 120 лет назад родила Сергея Есенина — «орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой „печали полей“, любви ко всему живому в мире и милосердия…», — по словам Максима Горького.
Появился на свет гений из народа.
Всё удачнейшим образом сошлось в Есенине: внешняя красота, широта натуры, любовь к живому и неживому в мире, удивительнейшее умение поэтического чувствования. Гений не только в поэзии, но и в мельчайших бытовых мелочах.
Писатель Лев Никулин вспоминал: «…такое умение с изящной небрежностью носить „городской костюм“ я видел еще у одного человека, вышедшего из народных низов, — у Шаляпина». Нет, недаром говорят, что истинные таланты многогранны.
И все его современники почти в один голос утверждали, что «у Есенина с самых ранних пор не было неудачных стихов».
Вот одно из ранних стихотворений девятнадцатилетнего Сергея Есенина, датируемое концом 1914 года как «Выть». Опубликовано впервые в газете «Биржевые ведомости» от 11 октября 1915 года. Даже официальный орган финансового ведомства отдал дань стремительно выросшей популярности рязанского поэта, впервые появившегося в марте этого года в российской столице — Петрограде.
Не забудем, что идет первая Мировая война, что основной противник России — кайзеровская Германия, рвущаяся к переделу не только карты Европы, но и всего мира. Враг так ненавистен, что даже немецкое «бург» в названии столицы Российской империи заменено на русское «град». И потому чрезвычайно актуальны патриотические стихи, воспевающие Россию, крестьянскую Русь с её укладом и вековой силой, ведь крестьяне — основная составляющая часть (85%) русского народа и армии. Эту силу надо всеми способами поддерживать и прославлять.
Это отлично понимал Есенин! Сама крестьянская жизнь и работа, органическое единство пахаря и русской природы, знания особенностей её и примет, ни в малейшей степени не могли заставить Есенина усомниться в благодатной силе родной земли (выти). Многие его современники, вспоминавшие о нём в эти начальные годы его триумфа, отмечали, что Есенин выбирал для чтения в салонах, в том числе, и великосветских, стихи с «крестьянским духом».
Летом 1916 года Есенин читал стихи императрице и членам царской фамилии. Александра Федоровна отметила, что «стихи красивые, но очень грустные». Есенин пояснил, что «такова вся Россия. Ссылался на бедность, климат и проч.» (из автобиографии С. Есенина).
Собственно говоря, других стихов на ту пору у Есенина и не было. Не стал бы он писать о городской жизни с его скудным опытом проживания в Москве с 16 лет. Он писал о том, что хорошо знал, что пережил, что попробовал своими руками и обмозговал в голове. Эти стихи, тесно связанные с историей крестьянства, с его нравами и бытом. Они, повторяя перипетии крестьянских судеб, все их изгибы и переливы, не просто отражали реальность русской деревни, они становились великой самостоятельной и нравственной силой.
Лирика по своей природе исключительно индивидуальна, и насколько велика личность автора и в знаниях, и в ощущениях, настолько велики и одухотворены его стихи, настолько они понятны и близки читателю. «Отчего Кантемира читаешь с удовольствием? — спрашивал себя Константин Батюшков в эссе „Нечто о поэте и поэзии“. — Оттого, что он пишет о себе. Отчего Шаликова читаешь с досадой? — Оттого, что он пишет о себе». Комментарии здесь, по-моему, будут излишни.
Прочитаем это стихотворение полностью.
Чёрная, потом пропахшая выть!
Как мне тебя не ласкать, не любить?
Выйду на озеро в синюю гать,
К сердцу вечерняя льёт благодать.
Серым веретьем стоят шалаши,
Глухо баюкают хлюпь камыши.
Красный костёр окровил таганы,
В хворосте белые веки луны.
Тихо, на корточках, в пятнах зари
Слушают сказ старика косари.
Где-то вдали, на кукане реки,
Дрёмную песню поют рыбаки.
Классический силлабический (syllaba по латыни — слог) стих, который удачно и широко применял Кантемир, выше упомянутый. В нём число слогов в каждой строке одинаково, в данном случае у Есенина их десять, при обязательной рифме предыдущей строки с последующей. Юный Есенин, обращаясь к форме стиха, распространенного в XVII, показывает преемственность, некую консервативность деревенской жизни. В данном стихотворении такой подход вполне оправдан содержанием.
Но с первых же слов спотыкаешься. Что это за «выть» такая, да ещё пропахшая потом? Толковый словарь С.И.Ожегова даёт только одно, глагольное, значение этого слова, поясняя примером — «собака воет». И всё. Но вой собаки никак не может нести в себе запах пота, тем более, человеческого.
И только Владимир Даль даёт исчерпывающие пояснения этому многогранному слову. Это и «участь», и «рок», и «судьба». После этого уже как-то становится яснее и ближе смысл. И уж совсем он проясняется, когда узнаешь, что выть — это «пай» или «надел земельный», участок земли и покоса на 8 душ. Вот его-то, обрабатывая или накашивая с него сено, пропотеешь до черноты алой рубахи. Вот её, эту «черную выть», можно и нужно любить и ласкать, чтобы, собрав урожай зерна или накосив сена, жить сытно в долгую-долгую зиму.
Значение слова «выть» можно узнать и из воспоминаний Н. Сардановского, друга детства. «Всем селом выезжали в луга, по ту стороны Оки; там строили шалаши и жили до окончания сенокоса. Сенокосные участки делились на отдельные участки, которые передавались группам крестьян. Каждая такая группа носила название «выть» (Сергей утверждал, что это от слова «свыкаться»)». Думается, что значение «выти» по Далю, как участка родной земли, гораздо ближе, чем у Сардановского
«Гать» более понятное слово, но опять же для тех, кто хорошо знает русское слово. Это дорога (широкая тропа) на засыпанном соломой или выложенном бревнами болоте, или запруда на низменном месте.
«Веретье» — ещё одна загадка, о которой молчат современные словари. Трёхтомник Сергея Есенина, выпущенный библиотекой «Огонька» в 1970 году, ошибочно трактует это слово, как «не заливаемую во время разлива возвышенность на пойме». Но как «возвышенность» может стоять шалашами? Невероятно! Словарь же Владимира Даля поясняет, что веретье — это «дерюга», или мешок из подобной серой ткани, или грубая одежда. В сумерках, «в пятнах зари», которые живописует поэт, соломенные шалаши можно, действительно, спутать с серыми дерюжными мешками. И потому-то юный поэт веретье снабжает эпитетом «серый». Наконец, речь в стихотворении идёт о косьбе, которая, как широко известно, проходит в июне, но никак не в мае, когда в средней полосе реки выходят из берегов в период весеннего половодья, то есть (ещё раз подчёркиваю) веретье не есть возвышенность.
Таганы же (треножники) нельзя путать с котлами или каганцами. Естественный звук при ходьбе на топком болоте — «хлюпь» (неологизм). Звук растворяется, скрадывается (баюкаются) в густо растущих вокруг камышах.
«Кукан» — бечевка (крепкая нить) для нанизывания на её петлю пойманной рыбы. Такой нитью кажется в сумерках, под луной, оловом отдающее зеркало далёкой реки. Упомянутый чуть выше трёхтомник Есенина от 1970 года объясняет слово «кукан», как «островок, появляющийся во время спада воды в реке». Неверно! В густеющих сумерках разглядеть «где-то вдали» островок невозможно. Да, он и не важен. Важны для поэтической картины извивы реки, тускло блестящей оловом. К тому же Владимир Даль категоричен: «кукан» — это нить и только она. А не остров.
Посмотрите в послезакатных безветренных сумерках (вечерней зарёй) на реку с высокого берега, и вы убедитесь в правоте Есенина, — недвижимая гладь её похожа на плоское зеркало или олово. Оно кажется чужим, инородным телом, не имеющим прямого отношения к реке, а, скорее, к любой луже («лужная голь»), при взгляде на которую на сердце падает грусть.
Можно прозаически пересказать это, на первый взгляд, малопонятное стихотворение юного, но так хорошо знающего смысл редких русских слов Есенина. Лирический герой, молодой парень, готовит вместе с косарями ужин после трудового дня на покосе (выти) низменного левобережья Оки. Увидев свет костра, к ним подходит старик-странник, калика перехожий, и заводит длинный разговор (сказ). Обычное дело для русского крестьянского столетнего уклада. Парню не сидится, послушал-послушал и очарованный светом вечерней зари идёт прогуляться. Выходит на высокую гать, что ведёт через болото к синему озеру, оглядывается и видит всю неповторимую в своей красе картину: шалаши, что напоминают дерюжные мешки, костер, у которого сидят на корточках косари, слушая побаски старика. Земля вблизи болота сыра и холодна — можно простудиться, если на неё сесть. Эта, казалось бы, мелочь очень характерная и знаковая для поэта-крестьянина вещь, идущая от глубинного знания жизни. Вдали вьётся нитка реки, от которой доносится песня рыбаков. Песня спокойная, тягучая, «дрёмная» (неологизм), от неё тянет в сон, в дрёму.
Всё просто?! И да, и нет.
Прозаический пересказ, несомненно, яснее по смыслу. Однако истинное назначение художника слова — это изображение увиденного, пережитого, а не рассказ о нём, как в прозе, так и, особенно, в поэзии. Изобразить несравненно сложнее, чем рассказать. Умение изобразить настроение есть главное отличие таланта от ремесленника в литературе, умеющего только пересказывать.
В наш прагматичный век многим читателям достаточно ясного пересказа, чтобы не нагружать воображение и душу. Ведь для того, чтобы понять настроение, передающее красоту русской природы вовсе не надо рыться в словарях, чтобы понять и оценить все художественные образы, порожденные богатым воображением гения. Это дело литературоведов, оценивающих соответствие значений диалектизмов и созданных, благодаря им, сложных поэтических образов.
Когда некоторые современные поэты, а иные из них достаточно известны, говорят с высокомерной усталостью в голосе, но безапелляционно, что он (она) не понимают Есенина, то становится яснее ясного — они далеки от России. Им не понять за всю свою жизнь: к чему это сотни лет крестьяне, а ранее смерды, украшали свои кособокие, крытые соломой избы наличниками с глухой резьбой. Какая пустая трата времени и сил.
И, пророчески предвидя такое отношение к своей поэзии, Есенин восклицал, обращаясь к поэтам своего времени: «У собратьев моих нет чувства Родины во всем широком смысле этого слова, поэтому у них так и не согласовано всё.
Поэтому они так и любят тот диссонанс, который впитали в себя с удушливыми парами шутовского кривляния ради самого кривляния» («Быт и искусство», отрывок из книги «Словесные орнаменты», 1921 год).
Чем богаче воображение стихотворца, тем сложнее, выпуклее поэтические образы. Сравнить шалаши косарей, покрытые серой, прелой от времени соломой, с дерюжными мешками, завязанными сверху, это ли не вершина воображения. Хотя при достаточно развитом чувстве ритма, даже без знания значений редких слов, не трудно ощутить всю поэтическую выразительность этого стихотворения.
И, прежде всего, понять нежную любовь к родному краю, к Родине. Мы чувствуем здесь русский дух, и может чётко сказать: в стихах Есенина «Русью пахнет!» Именно эту задачу ставил перед собой Есенин на протяжении всего своего творчества.
Помнится, что к 70-летию поэта (1965) вышел сборник «Воспоминания о Сергее Есенине». В одном из них фронтовик Великой отечественной войны пишет, как ходили по рукам тетрадочки со стихами поэта, как щемящей любовью к родине, родному дому наполнялось сердце от строк:
Пахнет рыхлыми драченами;
У порога в дежке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз.
По большому счёту и Великую Отечественную войну превозмог и выиграл русский крестьянин, основная сила советской армии. Он защищал свою национальную самобытность, свою мать, которой тяжело справляться с ухватами, свой налаженный и вековечный быт от «нового порядка», грозящего всё описанное Есениным уничтожить. Без политиканства можно сказать, что уничтожая русскую деревню в XXI веке (намеренно или бездумно), мы уничтожаем не только есенинскую Русь, но и современную Россию.
И в раннем, разобранном выше стихе, и в одном из кратких и последних (1925), прослеживается эта неразрывная связь с родной землёй.
Ах, метель такая, просто чёрт возьми.
Забивает крышу белыми гвоздьми.
Только мне не страшно, и в моей судьбе
Непутевым сердцем я прибит к тебе.
«Ты» — это родина, Русь, к ней навечно прибито сердце поэта.
«Слова — это образы всей предметности и всех явлений вокруг человека; ими он защищается, ими же и наступает. Нет слова беспредметного и бестелесного, и оно так же неотъемлемо от бытия, как все многорукое и многоглазое хозяйство искусства», — отмечал Есенин в статье «Быт и искусство». Выше произведенный разбор стихотворения «Выть» — дополнительное и полное доказательство этих слов Сергея Есенина.
Хотелось бы дополнить его эпизодом из книги Константина Паустовского о писательском мастерстве с названием «Золотая роза». Говоря о том, что смысл слов ищут не только писатели, но и многие люди, он вспомнил, как его поразило слово «свей» в стихах у Сергея Есенина:
И меня по ветряному свею,
По тому ль песку,
Поведут с веревкою на шее
Полюбить тоску.
Не зная его истинного значения, Паустовский, тем не менее, чувствовал (вот главное признание), что в нём «заложено поэтическое содержание. Это слово как бы само по себе излучало его». Писатель признаётся, что сколько он ни бился над разгадкой, поиски и догадки не давали истинного значения. В словаре Владимира Даля этого слова нет. Узнал он смысл этого слова от писателя-краеведа Юрина, когда они шли в луга по чистому речному песку. Тот спросил Паустовского, показывая на волнистую рябь на песке:
— Вы знаете, как это называется?
— Нет, не знаю.
— Свей. Ветер свевает песок в эту рябь.
Паустовский порадовался за Есенина, за его поэтически тонкое чувствование предмета, явления природы, которое он изображает. «И мне с тех пор поэзия Есенина кажется наилучшим выражением широких закатов за Окой и сумерек в сырых лугах, когда на них ложится не то туман, не то синеватый дымок с лесных гарей», — признаётся великий лирик прозы Паустовский.
«В стихах моих читатель должен главным образом обращать внимание на лирическое чувствование и ту образность, которая указала путь многим и многим молодым поэтам и беллетристам. Не я выдумал этот образ, он был и есть основа русского духа и глаза, но я первый развил его и положил основным камнем в своих стихах», — так объяснялся Сергей Есенин с читателями в предисловии к сборнику «Стихи скандалиста».
Чем же определялось особое лирическое чувствование Сергея Есенина? Откуда такая грусть и даже тоска, отмеченная в предыдущем четверостишии у молодого (20 лет) поэта и с каждым годом всё увеличивающаяся?
Надо заметить, что крестьянский быт несравнимо с городским более плотно завязан на Вечность, на вопросы жизни и смерти.
Полюбил я мир и вечность,
Как родительский очаг.
Сельский житель, кормящийся исключительно своим физическим трудом, тесно взаимодействует с соседями по общине, но и не только. Рядом с ним и «беспокойные куры», «кудлатые щенки, «белоногие телки» и много другой живности, срок жизни которых несравнимо более короток, чем человеческий. К ним прикипает сердце, но, одновременно, домашняя живность есть средство к пропитанию. Надо заколоть курицу или петуха к празднику или к приезду дорогого гостя, или свинью и отнести мясо на рынок, чтобы купить пальто на зиму. Корову с томным взглядом, рыдая, отвести на живодёрню. И даже из шкуры кота сделать шапку.
Помните:
Все прошло. Потерял я бабку.
А еще через несколько лет
Из кота того сделали шапку,
А её износил наш дед.
И даже организовать самому, мальчишкой, похороны ласточки, что вдруг залетела в открытое окно избы и попала в чугун с кипятком. Сделать ей саван из листа лопуха и похоронить под вишней в белом весеннем кипении цвета. Поставить крестик, связанный из щепочек ниткой осоки, посидеть и помолчать, думая о бренности всего живого. В городе такого опыта невозможно получить!
Оттого пред сонмом уходящих
Я всегда испытываю дрожь.
Все успокоились, все там будем,
Как в этой жизни радей не радей, —
Вот почему так тянусь я к людям,
Вот почему так люблю людей.
И она, совсем не странное дело, эта любовь тесно связана с грустью, жалостью, смертью. Такое восприятие также идёт от крестьянского его происхождения, от нежной души, от любви к людям и «братьям меньшим», и к природе-кормилице. Чувствование на кончике иглы. И каждое стихотворение, как укол этой иглы. Конечно же, такое восприятие исключительно редкое явление.
Почти все предметы и явления природы у Есенина одухотворены. Роща «отговорила», дорога «дремлет», «взбалмошная луна» вяжет «кружевные узоры», клён — «пьяный сторож», а вечер «насопил чёрные брови».
Прочитайте любое стихотворение, и вы найдёте этому самое исчерпывающее подтверждение. Или вот совсем уж бесподобное сравнение:
«Режет серп тяжелые колосья,
Как под горло режут лебедей».
Между тем, «смерть в потемках точит бритву», и «желтый хвост упал в метель пожаром», и в «землю вопьются рога». И как апофеоз:
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
Максим Горький, которому Сергей Есенин читал «Песнь о собаке», вспоминал, что при последних словах «на его глазах тоже сверкнули слёзы».
Усмешливо и иронично Есенин признавал значение своей поэзии хотя бы вот в таком значении:
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит.
Душу-то (!) зверя лечит. Но всякая ли человеческая душа подвержена такому лекарству, как поэзия Есенина? Надо признать, что нет, и об этом говорилось чуть выше. И это не беда Есенина и его поэзии, не отсутствие мастерства и недостатка ярко звучащих слов, доходящих до всякого сердца. Это беда людей, всё более и более одобряющих или тихо смиряющихся с бездушием общества накопительства. Людей, считающих совесть химерой, мешающей вольготно, счастливо и сытно жить. А без совести душе не жить, не бывать. Понимая это, Есенин без устали говорит о душе, скорбит, если она уходит из бренного тела человека, сам боится «погаснуть душой».
Наивысшим достижением в человеческих отношениях и целью своей поэзии Есенин считал воспитание у каждого богатства души:
Если душу вылюбить до дна,
Сердце станет глыбой золотою.
Вот только мало кому требовалось его золотое сердце. Большинство предпочитало золотую глыбу в прямом смысле, особенно в годы новой экономической политики (НЭП), на которые приходится расцвет поэтического творчества Есенина. Кстати, сложность этого времени хорошо чувствовал и Алексей Толстой, блестяще отразивший его в повести «Гадюка».
Окружение Сергея Есенина требовало от него, в абсолютном большинстве, не золотого сердца, а денег и славы, в лучах которых можно обогреться и сделать карьеру. Женщинам — интимная близость была более понятна, чем золотое сердце.
И Есенин устал «рубцевать себя по нежной коже, кровью чувств ласкать чужие души». Душа, как и тело, которое она населяет, может, может устать. И, действительно, устаёт. Она болеет от отсутствия рядом людей, полностью согласных с твоим золотым сердцем, с взглядами на жизнь. Ведь для того, чтобы понять золотое сердце, надо иметь и свое собственное по составу, мало отличающемуся от золотого. А где же найти такое?
Вся поэзия Есенина создана «кровью чувств» с помощью, казалось бы, необъятной и неисчерпаемой души. Разбрасывал он её немереными кусками направо и налево, считая, что её на всех хватит — так она велика и щедра. Видимо, как всё на свете, имеет свой предел. И Бог (судьба) берегут душу талантов от полного истощения, унося часть себе, другую часть, оставляя людям.
Не находя в других родственную своей душу (отсюда метания его от одной женщины к другой), Есенин долго уговаривал себя, что
Жить нужно легче, жить нужно проще,
Всё принимая, что есть на свете.
Как не убеждал он себя, что
Я живу давно на всё готовым,
Ко всему безжалостно привык,
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою».