Легенда о зеленом рыцаре что за чушь
Полный (но краткий) пересказ сюжета фильма ужасов «Легенда о Зелёном Рыцаре» для тех, кто всё пропустил
Подробно пересказывать сюжет фильма «Легенда о Зелёном Рыцаре» бесполезно хотя бы потому, что большую часть времени его создатели делают ставку на чарующий визуальный ряд, странный саундтрек и довольно медитативный ритм.
Но знать о сюжете вам следует несколько фактов и деталей.
Далее начинается почти психоделический трип, в процессе которого Гавейн становится жертвой лесных разбойников, встречает великанов, помогает деве-призраку, знакомится с говорящим лисом и даже гостит у лорда Бертилака и его жены, которая в отсутствие мужа пытается соблазнить будущего рыцаря.
Что на самом деле показали в финале финале хоррора «Легенда о Зелёном Рыцаре» и как понимать концовку?
Зелёный Рыцарь улыбается и становится на колени рядом с Гавейном. И говорит «Молодец, мой рыцарь. А теперь голову с плеч». И проводит пальцем по шее Гавейна. Конец?!
А теперь давайте поговорим о символизме в фильме и легенде «Легенда о Зелёном Рыцаре».
По поводу персонажа Зелёного Рыцаря можно сказать многое. В отдельных источниках утверждают, что в изначальной легенде он был явно списан с мифического существа Зелёного Человека, олицетворяющего собой силы природы. Но позднее образ стали трактовать как Дьявола, искушающего мятежные души и вынуждающего идти их на сделку. Но в фильме это персонаж явно неоднозначный: с одной стороны, он преподал Гавейну важный урок, а с другой, заставил его взяться за заведомо самоубийственную миссию.
Кроме того, в фильме «Легенда о Зелёном Рыцаре» не очень понятно, кем на самом деле является Рыцарь. Возможно, режиссёр и сценарист Дэвид Лоури кардинально переписал знакомую многим историю и теперь это уже не лорд Бертилак. Но в этом случае у многих появится очень много неприятных вопросов к «экранизации», логике произведения и общей сюжетной канве.
«Легенда о Зелёном рыцаре»: смысл и христианские мотивы фильма и легенды
Светлый день Рождества. Рыцари короля собираются за круглым столом, чтобы отметить праздник и помериться воинской славой. Но что-то невесел юный Гавейн. Нет за ним героических подвигов, достойных воспевания в веках. Вдруг на застолье является необычный всадник — покрытый древесной корой великан с секирой наперевес. Зелёный Рыцарь предлагает собравшимся ударить его мечом, однако через год им придётся держать равный по силе ответ. Гавейн выступает вперёд и сносит гостю голову… а тот, смеясь, поднимает её и уходит. Да грозит напоследок: «Свидимся через год!»
Основано на реальных мифах
Жанр: средневековое фэнтези с элементами ужасов
Режиссёр: Дэвид Лоури
В ролях: Дев Патель, Алисия Викандер, Джоэл Эдгертон, Сарита Чоудри, Шон Харрис
Возрастной рейтинг: 18+
Премьера: 26 августа 2021
Похоже на: «Экскалибур», «Ной», «Последнее искушение Христа»
Таков путь историй. Столетиями они передаются из уст в уста, обрастают подробностями и комментариями. Большинство затем, увы, бесследно исчезает со своими сказителями. Но некоторым везёт больше: они оседают на страницах книг, переводятся, переосмысливаются и дополняются. Ложатся в основу опер, драм, хореографических этюдов и лекций профессора Толкина. И, наконец, доходят до кино.
«Легенда о Зелёном Рыцаре» — фильм про истории. Их здесь слагают, разыгрывают и изменяют. Герои фольклора теряют свой мифический лоск, чтобы к финалу вновь обрести его. И как судьба подвергает испытаниям молодого Гавейна, так же и режиссёр Дэвид Лоури пробует на прочность сказания древней Британии о витязях короля Артура. Дерзко? Имеет право.
По ходу 2010-х годов Лоури зарекомендовал себя как один из ведущих авторов нового американского кино, пусть даже широкой публике он не слишком известен. Его фильмы тихие, неторопливые, интимные — и в то же время эпичные. Частный сюжет о гибели любимого человека Лоури превращает в хронику времени («История призрака»). И наоборот, очередной диснеевский ремейк в его руках становится самобытной, нежной семейной драмой («Пит и его дракон»). Так же и с новой его работой: «Легенда о Зелёном Рыцаре» одновременно поражает масштабными северными пейзажами и погружается в самую суть своего героя.
Хотя, казалось бы, первоисточник к особому психологизму не располагает. Анонимная философская поэма XIV века, известная как «Сэр Гавейн и Зелёный Рыцарь», больше задаётся вопросами веры и морали. Её протагонист — христианский идеал рыцарства, человек галантный, скромный, честный и стойкий. Лишь раз он позволяет себе слабину: надевает перед ответным ударом противника волшебный шёлковый пояс, что оберегает от всех увечий. Но это ему прощает и сам Зелёный Рыцарь, и товарищи по Круглому столу. Ибо нет ничего более человеческого, чем желание жить.
Впрочем, Лоури не скрывает, что это лишь одна версия легенды. В разных итерациях Артурианы Гавейн представлен то святым, то мстительным злодеем. Во французских романах середины XIII века набожный герой, наоборот, становится воплощением неправильного «светского» рыцарства. А его куртуазная сдержанность в общении с дамами перемежается альтернативными описаниями его многочисленных жён и любовниц. Фильм весьма остроумно иллюстрирует этот разнобой, дробя сюжет на отдельные эпизоды-подглавы (у каждой свой заголовок) под общим начальным титром «Сэр Гавейн и…».
По сути, Лоури не только экранизирует конкретную поэму XIV века, но и оставляет к ней метакомментарий. Исходную фабулу он дополняет элементами других, близких по духу сказаний — благо в тексте упомянуто, что на пути к обители Зелёного Рыцаря герой пережил немало приключений. Тут и встреча с призраком мученицы Винифред, которой отсёк голову взбешённый возлюбленный («Может, это был ты?» — спрашивает она Гавейна). И загадочные гиганты, с которыми герой сражался в ранних своих появлениях в валлийском фольклоре, ещё под именем Gwalchmei. И говорящий лис-компаньон, отсылающий к сатирическим средневековым поэмам про Ренара-Рейнеке, хитреца и пройдоху.
Режиссёр дополнительно размывает границы «канона», лишая эпизодических персонажей имён. Король в «Легенде о Зелёном Рыцаре» — вроде бы великий Артур, а возможно, и дряхлый Король-рыбак из саги о Святом Граале. В матери Гавейна узнаются черты злой колдуньи Морганы, однако здесь она скорее новый, положительный персонаж. В толпе придворных то и дело мелькает старик с руническими татуировками на лице — кажется, Мерлин, но это неважно. Пока современные героические кинопоэмы (привет, Marvel!) все глубже плутают в дебрях собственной мифологии, Лоури бежит от энциклопедизма. Сохраняет поэтическую условность первоисточника и освобождает зрителей от груза лишних подробностей, которые не имеют отношения к сюжету.
Не стоит, впрочем, считать «Легенду о Зелёном Рыцаре» отвлечённой фантазией на средневековые мотивы а-ля «Меч короля Артура» Гая Ричи. Там, где это нужно, Лоури воспроизводит оригинальную поэму с хирургической точностью. Например, в религиозной символике: перед отправлением Гавейна в поход королева напоминает ему о «пяти радостях Девы Марии, пяти ранах сына её и пяти рыцарских добродетелях». Или в сцене, где искусительница пытается соблазнить героя на адюльтер, — чтобы подчеркнуть её коварство, средневековый автор (а за ним и режиссёр) облачает девушку в лисьи меха.
Сказка про обречённого
Но крепче всего экранизация держится за центральный этический конфликт поэмы. С одной стороны — желание жить и радоваться жизни во всех её проявлениях, от доброго застолья до общества прекрасных дам. С другой — законы рыцарской чести, буквально требующие от героя сложить голову. С того момента, как Гавейн отвечает на вызов Зелёного Рыцаря (даже не для себя, а чтобы уберечь Артура!), судьба выписывает ему суровый приговор.
Похоже, именно этот мотив привлёк внимание Лоури. Его кино вполне можно назвать «сказками про обречённых» — это волшебные истории о тех, чей конец предрешён ещё до начала фильма. Влюблённая пара преступников скрывается от погони, добрый дракон сталкивается с наступающей цивилизацией, призрак погибшего мужчины смиряется с тем, что жизнь на Земле продолжается без него. Юноша Гавейн, который пересекает британские пустоши ради того, чтобы отдать долг крови, вполне логично продолжает этот ряд героев.
Вот только понятия о героизме у Лоури и средневекового автора различаются. Поэма — история о доблестном рыцаре, который проявляет слабину. Фильм — история о слабаке в поисках рыцарской доблести. Сюжет схожий, темы почти идентичные. Но между ними лежит мировоззренческая пропасть шириной в шестьсот лет. Как, кстати, и между самой поэмой (XIV век) и эпохой Артурианы (V–VI века).
«Сэр Гавейн и Зелёный Рыцарь» существует в реальности христианства. Это довольно пугающий мир: не раз и не два герой становится игрушкой в руках более могущественных сил. Но литературный Гавейн железно верит в божественный промысел и свято чтит все надлежащие ритуалы. Пятиконечная звезда и щит с ликом Девы Марии оберегают его в пути. Молитва тотчас же приводит его к убежищу. Он отвергает соблазны плоти, за что в финале получает прощение.
Но те времена в прошлом. Да, «Легенда о Зелёном Рыцаре» тщательно переносит на экран средневековые христианские ритуалы и обереги — но лишь затем, чтобы в следующей же сцене выбить героя из седла. Щит с Девой Марией раскалывается надвое, не дождавшись подвигов. И дальнейший путь Гавейна лежит не по божьему миру, а по первобытной реальности, где человек оставлен один на один с дикой природой и собственными страхами. Правил больше нет, и Лоури (кстати, атеиста) эта мысль повергает в экзистенциальный ужас.
Снова и снова режиссёр показывает своего героя маленькой рыжей точкой на фоне бескрайних серо-зелёных просторов Британии. Цвета неслучайны; более того, в середине фильма даже звучит большой монолог, дающий ключ к палитре фильма. Зелёный — цвет жизни, но также и смерти. Он символизирует силы природы, бесстрастно перемалывающие всех в назначенный час, чтобы затем цикл повторился вновь.
Так же и Зелёный Рыцарь здесь оказывается не трикстером, как в поэме, а воплощением сил самой Земли. Средневековый автор в финале «разоблачал» злодея, за жуткой маской которого скрывался добродушный охотник Бертилак, не чуждый людских страстей и лобзаний в дёсны. Лоури же на человечность антагониста лишь намекает: его Зелёный Рыцарь откровенно потусторонен, и Бертилак (если допустить, что они связаны) сам скорее служит его «маской».
Зелёному цвету в фильме противопоставлен красный или рыжий. Огонь факелов и тёплая накидка Гавейна, лисий мех и человеческая кожа — такая мягкая и непрочная. Это цвет жизни как страсти, цвет молодости и горячности. Цвет, которого уже почти не осталось на лице дряхлеющего короля. Цвет всего того, за что отчаянно цепляется герой на своём пути сквозь страшную, неотвратимую зелень.
Совершенный рыцарь
Интересно, что ни поэма, ни фильм не осуждают героя за слабость — лишь за неискренность. В этом смысле «Сэра Гавейна и Зелёного Рыцаря» уже можно читать как усмешку над идеальными витязями прошлого. Протагонист корит себя за то, что в поединке воспользовался волшебным поясом и не дотянулся до христианских стандартов добродетели, — а другие рыцари, наоборот, принимают его пояс как напоминание о собственной человечности.
Аналогичным образом фильм сталкивает Гавейна с его собственным отражением — дважды. Первый, парадный, портрет с него пишут перед отправлением в поход, и, как мы вскоре понимаем, этот могучий богатырь не имеет ничего общего с испуганным мальчишкой в кольчуге. Для второго портрета Гавейн позирует уже на пороге схватки с Зелёным Рыцарем. Неожиданно выясняется, что «зарисовывает» его не придворная художница, а диковинный средневековый аналог фотографии! И на этом изображении он предстаёт как есть: полнокровный, мучимый страстями, частично погружённый в тень. Хотели идеальный метакомментарий о разнице между классическими и современными рыцарскими романами? Распишитесь!
Возвращаясь к параллелям между Гавейном и Иисусом, нельзя не упомянуть ещё один очевидный источник вдохновения Лоури — скандальную драму Мартина Скорсезе «Последнее искушение Христа». Сын Божий там предстаёт во всей своей человечности, он жаждет любви, страдает от депрессии, полон тревог и сомнений. За минуту до смерти он представляет альтернативный финал своей истории: вот он сходит с креста, женится на Марии Магдалене и, состарившись, наблюдает за крушением мира, который потерял Мессию. И лишь тогда, столкнувшись с последствиями своей отчаянной жажды жизни, примирившись со страхом смерти, Иисус обретает силы принести последнюю жертву.
Этот эпизод «Легенда о Зелёном Рыцаре» цитирует почти дословно в завораживающей (и бессловесной!) пятнадцатиминутной кульминации. Для пущего сходства Лоури даже вводит в историю собственную «Марию» — Эссел, городскую проститутку и возлюбленную Гавейна. Она единственный персонаж фильма, кроме главного героя, кто в титрах назван по имени. Она же одной из первых появляется в кадре: её игривыми, любящими глазами мы впервые открываем для себя рыцаря Гавейна.
Впрочем, нет, не рыцаря. Это ещё одна важная особенность фильма: подобно тому, как Иисус у Скорсезе не сразу становится Спасителем, так и Гавейн обретает статус «сэра» лишь под зелёной секирой. Что, как ни странно, не противоречит моральному кодексу поэмы, а подкрепляет его. С каждым отступлением от сюжета первоисточника Лоури лишь глубже исследует его нравственную суть.
В средневековой системе ценностей легко свести рыцарство к серии ритуалов, будь то молитвы, законы куртуазности или правила рождественской игры. Режиссёр, что твой Зелёный Рыцарь, сам устраивает Гавейну испытание. Лишает его христианского спокойствия и веры в миропорядок, запирает его в хилом неловком теле, из которого постоянно сочатся разные негероические жидкости — то кровь, то рвота, то сперма.
Но режиссёр верит, что даже в таких условиях Гавейн (и каждый из нас) способен выбрать путь чести. Не ради высших целей, а ради собственного же душевного покоя. А там и зелёный палач уже не страшен.
«Легенда о Зелёном рыцаре»: смысл истории и как метафоры создают повествование?
Лорд предлагает ему обмен: каждый день он приносит Гавейну всё, что поймает на охоте, а в обмен Гавейн должен отдать ему всё, что получит в его владеньях. Обмен интересный, учитывая, что на Гавейна положила глаз леди Бертилак.
В течении нескольких дней лорд Бертилак приносит Гавейну туши пойманных зверей, а Гавейн возвращает ему поцелуи. Перед отъездом леди Бертилак вручает Гавейну три поцелуя и зелёный пояс, который должен уберечь его от бед. В обмен на лисицу Гавейн отдаёт лорду только три поцелуя.
Гавейн приходит в Зелёную часовню. Рыцарь ждёт его. Смиренный сэр встаёт перед ним на колени в ожидании удара. Рыцарь замахивается дважды, но дважды останавливается. На третий раз он ударяет Гавейна топором, но оставляет лишь небольшой шрам на шее. Оказывается, что всё это время Зелёным рыцарем был Лорд Бертилак, подосланный феей Морганой.
В Камелот Гавейн возвращается с зелёным поясом в знак своего позора за невыполненные обещания.
Само произведение простое, но примечательное тем, что оно переосмысливает образ бравого рыцаря без страха и упрёка, показывая, что они в первую очередь просто люди.
Фильм Дэвида Лоури лишь берёт за основу сюжет поэмы, однако вносит значительное количество изменений.
Например, в начале поэмы Гавейн уже рыцарь, а в фильме – пока простой юноша, которому только предстоит встать в один ряд с Рыцарями Круглого стола. Но есть кое-что более примечательное: вся история Гавейна рассказана метафорами, которые углубляют историю и дают возможность каждому найти свою трактовку.
Сегодня я попробую представить свою.
«Поэтика» Аристотеля говорит следующее:
Метафора – это приложение к одной вещи имени, принадлежащего другой. Мы можем приложить (а) имя рода к элементу рода, или (б) имя элемента рода приложить к роду, или (в) имя одного элемента рода приложить к другому элементу того же рода, или (г) перенос может основываться на пропорции.
Метафора – это штука, с помощью которой доносят идею не в лоб, а в переносном значении.
Для чего нужна метафора в кино?
Для создания глубины, расшевеливания мозгов и веселья, конечно же. Метафора создаёт небольшую загадку, вовлекает зрителя, заставляет посмотреть на ситуацию шире, чем кажется. С помощью метафор можно сказать больше и, если их правильно использовать, то даже лучше, чем подавать кристально прозрачную идею на блюдечке.
Так, в кино метафорой может служить кадр, сцена или даже сам фильм. Пойдём по порядку и начнём с книги Линды Сегер «Скрытый смысл: Создание подтекста в кино».
В фильмах и книгах смысл раскрывается через образы, а не только с помощью слов, жестов и поступков. Воспринимаемый нами визуальный образ вызывает – при наличии в нем подтекста – подсознательные ассоциации. И тогда визуальный ряд становится не просто иллюстрацией – он влечет за собой широчайший спектр смыслов и эмоций.
Сегер разделяет метафоры в кино следующим образом:
Фоновые метафоры – это те метафоры, которые создаются с помощью времени действия и погоды.
Когда Гавейн отправляется в путь, его сопровождает пасмурная погода: на улице поздняя осень, и это приключение сулит больше страха, чем славы.
Когда же он приближается к Зелёной часовне, небо заполнено ядовито-оранжевым, предвещающим что-то более жуткое, чем в начале пути.
А когда он возвращается, сквозь тучи пробивается больше света, но это обманчивый свет, как мы потом поймём.
Когда нам показывают грозовую ночь, у нас возникает ощущение близкой опасности. С помощью атмосферных явлений автор обозначает какие-то подспудные, глубинные процессы. Если он хочет сказать нам, что опасности нет, он выберет тихую, ясную ночь. Если же ему нужно натолкнуть нас на мысли о чуде и волшебстве, возможно, он покажет нам падающую звезду и залитую лунным светом тропинку, по которой бежит ребенок или скачет какое-то прелестное существо, похожее на эльфа.
Контекстуальные метафоры, как правило, обладают «описательным» свойством и непрерывно связаны с визуальным рядом.
С этим приёмом связаны мои любимые метафоры.
Например, принятие своей трусости с помощью финального видеоряда, выполненного без единого диалога. Обожаю этот монтаж.
С помощью визуального ряда автор создает контекст. Где происходит действие? Что это за место? Какие ассоциации должны у нас появиться по замыслу автора, когда созданный им мир начнет разворачиваться перед нашими глазами? Где происходит первая сцена – на открытом пространстве, на просторе, в лугах, в большом поместье, на море? Или в пространстве замкнутом, в четырех стенах – дома, в тюрьме, в кабинете, в театре? Что сообщает место действия о сюжете и психологии персонажей?
Образная метафора представляет из себя иносказательный визуальный образ, который нужен для нескольких вещей:
Определение настоящего смысла произведения. Это может быть что-то повторяющееся в течение всего фильма. Как, например, мотив обезглавливания. Обезглавливание Рыцаря, Уинифред и Гавейна.
Источником ассоциаций с теми или иными предметами и визуальными образами нам служат жизненный опыт и впечатления, так же как и коллективное бессознательное. С годами предметы и образы обрастают дополнительными смыслами, и авторы могут пользоваться ими, чтобы пробудить у зрителя нужные ассоциации.
Грубо говоря, сама история о рыцарстве задаёт определённый образ, который задаёт атмосферу и общий смысл, но когда от него отходят в сторону, показывая более современный характер персонажа, то становится очевидно, что дело тут не в чести и благородстве.
Также образной метафорой может служить и цвет. Даже в самом названии указан самый главный цвет. Вдобавок есть примечательный монолог Леди, которая рассуждает о природе зелёного.
Звуковые метафоры обладают схожим инструментарием использования. Например, древесный хруст. Он сопровождает Зелёного рыцаря, мародёров и самого Гавейна, когда тот снимает пояс.
Предметные метафоры вводят дополнительный смысл как происходящему, так и самим себе. В нашей истории это – зелёный пояс, который помогает спастись от ранений, но в то же время символизирует трусость.
У Линды есть удачный пример на эту тему:
Эротические метафоры при всей своей простоте имеют также двойное дно и могут нести позитивных характер, вроде игривых диалогов Гавейна и Эссель, раскрывающий их отношения.
А могут быть и негативные, как «общение» с Леди.
Данная двойственность усиливается и тем, что и Эссель, и Леди играет одна и та же актриса, Алисия Викандер.
Много лет назад я ходила на выставку картин с одной художницей. Рассматривая серию натюрмортов, моя спутница сказала: «Вот этот такой сексуальный». «Да? – удивилась я про себя. – Это же натюрморт. Что она в нем такого увидела?» Когда я задала вопрос вслух, она объяснила: «А ты посмотри на эти сочные, лоснящиеся, упругие сливы. По соседству с огурцами. И персики размещены рядом с бананами. А как тебе разрезанные гранаты, у которых все зерна наружу?» Я постепенно начинала понимать. Разглядывая фрукты, я осознала, что богатую символику и сочность этого натюрморта я ощущала и сама, то есть я нащупала верхний слой подтекста, а моя спутница раскрыла мне остальное, и я отчетливее увидела метафору. (А еще заметила краем глаза, как один из посетителей придвигается поближе, чтобы послушать.) Именно это нам зачастую и нужно – чтобы зритель почувствовал подтекст, не обязательно отдавая себе в этом отчет.
Иногда персонажи используют в диалоге метафоры, обогащающие их образ. Это может быть, например, характерная для их рода занятий лексика. Спортсмен будет вкраплять в свою речь спортивные словечки и выражения даже в разговоре на другие темы: «выходим на финишную прямую», «вколотил в корзину» или задаст вопрос: «Вы с ней как, до третьей базы добрались уже?» Иногда используемые персонажем метафоры могут выдавать то, о чем мы только догадываемся, и указывать на «размах» его или ее натуры. Предположим, персонаж говорит нам, что он человек мирный. Но метафоры в его речи говорят совсем об ином. Они то и дело отсылают к насилию: «резать правду-матку», «пьяный вусмерть», подчиненных призывает «поразить его новой идеей», неожиданность – это «удар под дых», «правые пытаются нас завалить», «этот тип выбил у меня почву из-под ног». Если прислушаться, закрадывается подозрение, что он не таков, каким пытается себя преподнести.
Так, например, в начале фильма, Король Артур и Королева Гвиневра говорят Гавейну о Рыцарях Круглого стола и указывают на их подвиги. С одной стороны речь идёт о легендах, а с другой стороны чувствуется, что это разговор о зрелости, которая становится целью для самого будущего рыцаря.
По ходу сюжета постоянно возникают двусмысленные диалоги. Та же лисица, которая не пускает Гавейна к часовне, будто говорит устами его матери, которая переживает за него.
Подобные метафоры используются точечно, чтобы не допустить переусложнения.
Но кино даёт достаточно простора, чтобы использовать метафоры так, как хочется, а значит можно не бояться сделать фильм слишком сложным, но возникает вопрос: а можно ли построить сюжет фильма только лишь из одних метафор?
Да, можно! Примеров таких фильмов очень много, и хотя бы об одном из них вы точно слышали.
«Апокалипсис сегодня». Сюжет, место, исторический контекст, жанр, даже самая известная цитата говорят, что это антивоенный фильм.
Но дело в том, что управляющая тема фильма – наличие тьмы в каждом человеке, и мы ничего не можем с ней сделать, кроме как принять, как часть себя. Если попытаешься бороться, то сам станешь злом, с которым будут пытаться бессмысленно бороться.
Фильм говорит об этом в течение всей истории. Противостояние человека и природы, отсылки к первобытному строю, но самым интересными мне кажутся взаимоотношения полковника Курца и капитана Уилларда, который становится преемником первого по несению тьмы.
Дело в том, что фильм изначально создавался как адаптация романа «Сердце тьмы» Джозефа Конрада. Сценарист «Апокалипсиса сегодня», Джон Милиус, рассказывал, как его университетский учитель утверждал, что ещё никто не смог снять хорошую адаптацию этой книги. Как говорится, «вызов принят»: сюжет был перенесён из африканских джунглей в разгар Вьетнамской войны, из-за чего наложился антивоенный контекст, а основная тема была перенесена в фильм чётко из книги.
«Аннигиляция». Фильм об учёных, которые пытаются выяснить причины появления аномальной зоны, но на деле это драма о принятии своих грехов и саморазрушении.
Вся драма выстраивается вокруг персонажа Лины. Она биолог, которая изменила мужу со своим коллегой, пока первый был на секретном задании. Когда муж возвращается, в скором времени впадает в кому. Лина решает узнать каким было задание её мужа и выяснить из-за чего он умирает, но главная причина почему это происходит – чувство вины из-за измены. Финал истории расставляет точки над «i» и помогает Лине простить себя и продолжить жить дальше. Финальная сцена напрямую говорит, что она теперь другая.
«Чужие среди нас». Концептуальная фантастика от Карпентера, под видом истории о «захвате» пришельцами Земли, рассказывает о токсичной пропаганде, которую подают в обёртке развлечений. В том числе высмеивается «Рэйгономика».
«Годзилла». Фильм о шрамах на теле Японии после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки.