Кто сказал что любить
Zivert (Зиверт) – Текст песни (песня) Зеленые волны
[Куплет 1]:
Там, где не было солнца
Там будет рассвет
Так монотонно
Там, где нас нет
Зелёные волны
Так манят наверх
Вдаль — туда, где художник
Рисует дождём
Странные мысли
Окажутся сном
Если все просто
То почему «стоп»?
(Почему «стоп»?)
[Припев]:
Кто сказал
Что любить друзьям нельзя?
Наблюдать издалека
Никому глаза не расскажут
Наш маршрут
Кто сказал
Что любить друзьям нельзя?
Наблюдать издалека
Никому глаза не расскажут
Наш маршрут
[Куплет 2]:
Там, где тихая гавань
Забытой мечты
Будет так близко
Но через очки
Так мало смысла
Где много любви
Там, где не было солнца
Там будет рассвет
Так монотонно
Там, где нас нет
Зелёные волны
Так манят наверх
(Манят наверх)
[Припев]:
Кто сказал
Что любить друзьям нельзя?
Наблюдать издалека
Никому глаза не расскажут
Наш маршрут
Кто сказал
Что любить друзьям нельзя?
Наблюдать издалека
Никому глаза не расскажут
Наш маршрут
Кто сказал
Что любить друзьям нельзя?
Наблюдать издалека
Никому глаза не расскажут
Наш маршрут
Кто сказал
Что любить друзьям нельзя?
Наблюдать издалека
Никому глаза не расскажут
Наш маршрут
Во втором куплете жизнь без любви сравнивается с пустой гаванью, корабли становятся смыслом, но в этой гавани их нет, нет и смысла в такой неразрешимой ситуации. И снова появляется образ зеленых волн, которые привлекают, но, видимо, отправиться за ними можно лишь вдвоем, с любимым человеком, а в одиночестве остается лишь наблюдать за ними через очки, создавая иллюзию будто они ближе, чем есть на самом деле.
Зеленые волны становятся символом счастливой любви, но недостижимой для героев этой истории. В целом, песня довольно добрая, но грустная, если послушать и посмотреть ее внимательно, а не воспринимать все как глупые фантазии. Создается настроение теплой, доброй грусти.
Вероника Тушнова. «Кто сказал, что легко любить?».
Подборка стихов замечательной советской поэтессы Вероники Тушновой.
А знаешь, все еще будет!
Южный ветер еще подует,
и весну еще наколдует,
и память перелистает,
и встретиться нас заставит,
и еще меня на рассвете
губы твои разбудят.
Понимаешь, все еще будет!
В сто концов убегают рельсы,
самолеты уходят в рейсы,
корабли снимаются с якоря…
Если б помнили это люди,
чаще думали бы о чуде,
реже бы люди плакали.
Счастье – что онo? Та же птица:
упустишь – и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
тоже ведь не годиться,
трудно с ним, понимаешь?
Я его не запру безжалостно,
крыльев не искалечу.
Улетаешь?
Лети, пожалуйста…
Знаешь, как отпразднуем
Встречу!
Без обещаний
жизнь печальней
дождливой ночи без огня.
Так не жалей же обещаний,
не бойся огорчить меня.
Так много огорчений разных
и повседневной суеты…
Не бойся слов-
прекрасных, праздных,
недолговечных как цветы.
Сердца людские так им рады,
мир так без них
пустынно тих…
И разве нет в них
высшей правды
на краткий срок цветенья их?
Биенье сердца моего,
тепло доверчивого тела…
Как мало взял ты из того,
что я отдать тебе хотела.
А есть тоска, как мед сладка,
и вянущих черемух горечь,
и ликованье птичьих сборищ,
и тающие облака..
Есть шорох трав неутомимый,
и говор гальки у реки,
картавый,
не переводимый
ни на какие языки.
Есть медный медленный закат
и светлый ливень листопада…
Как ты, наверное, богат,
что ничего тебе не надо.
Бывало все: и счастье, и печали,
и разговоры длинные вдвоем.
Но мы о самом главном промолчали,
а может, и не думали о нем.
Нас разделило смутных дней теченье –
сперва ручей, потом, глядишь, река…
Но долго оставалось ощущенье:
не навсегда, ненадолго, пока…
Давно исчез, уплыл далекий берег,
и нет тебя, и свет в душе погас,
и только я одна еще не верю,
что жизнь навечно разлучила нас.
Вот уеду, исчезну,
на года, навсегда,
кану в снежную бездну,
пропаду без следа.
Час прощанья рисую,
гладкий след от саней…
Я ничем не рискую,
кроме жизни своей.
Все в доме пасмурно и ветхо,
скрипят ступени, мох в пазах…
А за окном – рассвет
и ветка
в аквамариновых слезах.
А за окном
кричат вороны,
и страшно яркая трава,
и погромыхиванье грома,
как будто валятся дрова.
Смотрю в окно,
от счастья плача,
и, полусонная еще,
щекою чувствую горячей
твое прохладное плечо…
Но ты в другом, далеком доме
и даже в городе другом.
Чужие, властные ладони
лежат на сердце дорогом.
…А это все – и час рассвета,
и сад, поющий под дождем,-
я просто выдумала это,
чтобы побыть с тобой вдвоем.
Всегда так было и всегда так будет:
ты забываешь обо мне порой,
твой скучный взгляд
порой мне сердце студит…
Но у тебя ведь нет такой второй!
Несвойственна любви красноречивость,
боюсь я слов красивых как огня.
Я от тебя молчанью научилась,
и ты к терпенью
приучил меня.
Нет, не к тому, что родственно бессилью,
что вызвано покорностью судьбе,
нет, не к тому, что сломанные крылья
даруют в утешение тебе.
Ты научил меня терпенью поля,
когда земля суха и горяча,
терпенью трав, томящихся в неволе
до первого весеннего луча,
ты научил меня терпенью птицы,
готовящейся в дальний перелет,
терпенью всех, кто знает,
что случится,
и молча неминуемого ждет.
Где-то по гостиничным гостиным
Изводилась я тоской по дому,
Самолет ждала твой
на пустынном,
Солнцем выжженом аэродроме.
Отсылала письма почтой спешной,
Спешные ответы получала…
Дни любви преступной и безгрешной,
испытаний будущих начало.
Прилетел ты злой и запыленный,
С добрыми, покорными глазами.
Городок, от зноя полусонный,
раем простирался перед нами.
Ты любил,
и я тебя любила…
А совсем не нужно это было,
зря мы ревновали и страдали,-
нас другие счастья в жизни ждали.
Только, друг мой, стоит ли лукавить?
Разве можно жизнь, как строчки править?
Ты любил,
И я тебя любила…
Говоришь ты мне:
Надоела грусть!
Потерпи чуть-чуть,
я назад вернусь.
Хочешь ты любовь,
Как настольный свет:
повернул – горит,
повернул – и нет.
Хочешь про запас
(пригодится в срок),-
а любовь не гриб,
не солится впрок.
Жить по-своему
не учи меня,
Или есть огонь,
или нет огня!
Гонит ветер
туч лохматых клочья,
снова наступили холода.
И опять мы расстаемся молча,
так как расстаются навсегда.
Ты стоишь и не глядишь вдогонку.
Я перехожу через мосток…
Ты жесток
жестокостью ребенка-
от непонимания жесток.
Может, на день,
может, на год целый
эта боль мне жизнь укоротит.
Если б знал ты подлинную цену
всех своих молчаний и обид!
Ты бы позабыл про все другое,
ты схватил бы на руки меня,
поднял бы
и вынес бы из горя,
как людей выносят из огня.
Знаешь ли ты, что такое горе,
когда тугою петлей на горле?
Когда на сердце глыбою в тонну,
когда нельзя ни слезы, ни стона?
Чтоб никто не увидел,
избави боже,
покрасневших глаз,
потускневшей кожи,
чтоб никто не заметил,
как я устала,
какая больная, старая
стала…
Знаешь ли ты,
что такое горе?
Его переплыть
все равно что море,
его перейти
все равно что пустыню,
а о нем говорят
словами пустыми,
говорят:
«Вы знаете, он ее бросил…»
А я без тебя
как лодка без весел,
как птица без крыльев,
как растенье баз корня…
Знаешь ли ты, что такое горе?
Я тебе не все еще рассказала, –
знаешь, как я хожу по вокзалам?
Как расписания изучаю?
Как поезда по ночам встречаю?
Как на каждом почтамте
молю я чуда:
хоть строки, хоть слова
оттуда… оттуда…
Напрочь путь ко мне отрезая,
Чтоб не видеть и не писать,
Ты ещё пожалеешь, знаю,
Станешь локти ещё кусать.
Чтоб не видеть…
Но ты увидишь.
Взглянешь – взгляда не отведёшь.
Ты в метельную полночь выйдешь,
а от памяти не уйдёшь.
— Обхватить бы двумя руками,
унести б её за моря!
Почему же она такая?
Отчего она не моя? –
Снег летит над землёй застылой,
Снего рассыпчатый и сухой…
А ведь было бы счастье, было, –
Оказался кузнец плохой.
Не отрекаются, любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
А ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
Когда в стекло ударит вьюга,
Когда припомнишь, как давно
Не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
Не полюбившейся когда-то,
Что переждать не сможешь ты
Трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
Трамвай, метро, не знаю, что там..
И вьюга заметет пути
На дальных подступах к воротам..
А в доме будет грусть и тишь,
Хрип счетчика и шорох книжки,
Когда ты в двери постучишь,
Вбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
И до того я в это верю,
Что трудно мне тебя не ждать,
Весь день не отходя от двери.
Осчастливь меня однажды,
позови с собою в рай,
исцели меня от жажды,
подышать немного дай!
Он ведь не за облаками,
не за тридевять земель,-
там снежок висит клоками,
спит апрельская метель.
Там синеет ельник мелкий,
на стволах ржавеет мох,
перепархивает белка,
будто розовый дымок.
Отливая блеском ртутным,
стынет талая вода…
Ты однажды
ранним утром
позови меня туда!
Я тебе не помешаю
и как тень твоя пройду…
Жизнь такая небольшая,
а весна – одна в году.
Там поют лесные птицы,
там душа поет в груди…
Сто грехов тебе простится,
если скажешь:
– Приходи!
Просто синей краской на бумаге
неразборчивых значков ряды,
а как будто бы глоток из фляги
умирающему без воды.
Почему без миллионов можно?
Почему без одного нельзя?
Почему так медлила безбожно
почта, избавление неся?
Наконец-то отдохну немного.
Очень мы от горя устаем.
Почему ты не хотел так долго
вспомнить о могуществе своем?
С тобой я самая верная,
С тобой я самая лучшая,
С тобой я самая добрая,
Самая всемогущая.
Щедрые на пророчества
Твердят мне:
— Счастье кончается!
А мне им верить не хочется,
Мне их слушать не хочется,
Ну их всех!
Ничего не кончится
Так иногда случается!
Сто раз помочь тебе готова,
Любую ложь произнести,
Но нет же, нет такого слова,
Чтобы сгоревшее спасти.
Не раздобыть огня из пепла
И костерка не развести….
Всё так печально, так нелепо,-
Ни отогреть, не увести.
Привыкла я к унынью ночи
И к плачу осени в трубе…
Чем ты суровей, чем жесточе,
Тем больше верю я тебе,
Тем всё отчаяннее, чище
Любовь моя и боль моя….
Так и живём на пепелище,
Так и бедуем – ты да я.
Храню золу, лaтаю ветошь,
Приобщена к твоей судьбе…
Всё жду – когда меня заметишь,
Когда забудешь о себе.
Сто часов счастья…
Разве это мало?
Я его, как песок золотой,
намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле,
по искре, по блестке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок
от каждой звезды и березки…
Сколько дней проводила
за счастьем в погоне
на продрогшем перроне,
в гремящем вагоне,
в час отлета его настигала
на аэродроме,
обнимала его,
согревала
в нетопленном доме.
Ворожила над ним, колдовала…
Случалось, бывало,
что из горького горя
я счастье свое добывала.
Это зря говорится,
что надо счастливой родиться.
Нужно только, чтоб сердце
не стыдилось над счастьем трудиться,
чтобы не было сердце
лениво, спесиво,
чтоб за малую малость
оно говорило «спасибо».
Сто часов счастья,
чистейшего, без обмана…
Сто часов счастья!
Разве этого мало?
Улыбаюсь, а сердце плачет
в одинокие вечера.
Я люблю тебя.
Это значит –
я желаю тебе добра.
Это значит, моя отрада,
слов не надо и встреч не надо,
и не надо моей печали,
и не надо моей тревоги,
и не надо, чтобы в дороге
мы рассветы с тобой встречали.
Вот и старость вдали маячит,
и о многом забыть пора…
Я люблю тебя.
Это значит –
я желаю тебе добра.
Значит, как мне тебя покинуть,
как мне память из сердца вынуть,
как не греть твоих рук озябших,
непосильную ношу взявших?
Кто же скажет, моя отрада,
что нам надо,
а что не надо,
посоветует, как же быть?
Нам никто об этом не скажет,
и никто пути не укажет,
и никто узла не развяжет…
Кто сказал, что легко любить?
Я давно спросить тебя хотела:
разве ты совсем уже забыл,
как любил мои глаза и тело,
сердце и слова мои любил…
Я тогда была твоей отрадой,
а теперь душа твоя пуста.
Так однажды с бронзового сада
облетает поутру листва.
Так снежинки – звездчатое чудо –
Тонким паром улетают ввысь.
Я ищу, ищу тебя повсюду,
Где же ты? Откликнись, отзовись.
Как мне горько, странно, одиноко,
В темноту протянута рука.
Между нами пролегла широко
Жизни многоводная река.
Но сильна надежда в человеке,
Я ищу твой равнодушный взгляд.
Все ешё мне верится, что реки
Могут поворачивать назад.
Я люблю тебя.
Знаю всех ближе,
Всех лучше. Всех глубже.
Таким тебя вижу,
Каким не видел никто, никогда.
Вижу в прошлом и будущем,
Сквозь разлуки, размолвки, года …
Я одна тебя знаю таким,
какой ты на самом деле.
Я одна владею сердцем твоим,
больше, чем все владельцы,
владею!
Ведь оно у тебя, как заклятый клад;
не подступишься –
чудища, пропасти, бесы…
Я зажмурилась.
Я пошла наугад.
В черных чащах плутала,
взбиралась по кручам отвесным,
сколько раз готова была отступить,
сколько раз могла разбиться о скалы…
Я люблю тебя.
Я не могу не любить.
Не могу уступить!
Это я тебя отыскала!
Я поняла, –
ты не хотел мне зла,
ты даже был предельно честен где-то,
ты просто оказался из числа
людей, не выходящих из бюджета.
Не обижайся,
я ведь не в укор,
ты и такой
мне бесконечно дорог.
хорош ты, нет ли, –
это сущий вздор.
Любить так уж любить-
без оговорок.
Я стала невеселая..
Прости!
Пуская тебя раскаянье не гложет.
Сама себя попробую спасти,
никто другой
спасти меня не может.
Забудь меня.
Из памяти сотри.
Была- и нет, и крест поставь
на этом!
А раны заживают изнутри.
А я еще уеду к морю летом.
Я буду слушать, как идет волна,
как в грохот шум ее перерастает,
как, отступая, шелестит она,
как будто книгу вечности
листает.
Не помни лихом,
Не сочти виной,
что я когда-то в жизнь твою вторгалась,
и не печалься-
все мое- со мной.
И не сочувствуй-
я не торговалась!
Я стою у открытой двери,
Я прощаюсь, я ухожу.
Ни во что уже не поверю, –
Всё равно
Напиши,
Прошу!
Чтоб не мучиться поздней жалостью,
От которой спасенья нет,
Напиши мне письмо, пожалуйста,
Вперёд на тысячу лет.
Не на будущее,
Так за прошлое,
За упокой души,
Напиши обо мне хорошее.
Я уже умерла. Напиши!
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Метки
—Цитатник
Снегирь – птица загадочная—в живописи художников Снегирь – птица загадочная—в живописи художников.
Николай Гнатюк. Я уеду Знов на серці печаль, знову кличе дорога. Ти майбутнє стрічай і даремно.
Когда я очень затоскую, Достану книжку записную. 1. на уровне сердца Когда я очень затос.
Barbara Furtuna Я не могу назвать это музыкой..Не могу назвать песней, песнопением..Этому не мож.
—Новости
—Ссылки
—Музыка
—Фотоальбом
Апрельская синь небесная
—Видео
—Всегда под рукой
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Статистика
Кто сказал, что легко любить. Вероника Тушнова
Не хочется касаться загадочной даты рождения. Кому это интересно, Гугл в помощь, в Википедии все ясно растолковано. А я просто хочу в эти последние мартовские дни вспомнить стихи Вероники Тушновой, самые любимые, прошедшие со мной через всю мою жизнь. В 1969 году купила маленький, но поразительно емкий поэтический сборник, с обложки которого смотрит красивая, счастливо улыбающаяся женщина. Мне было 19 лет. Стихи прошлись по всем аккордам моей девичьей, еще лишь чуть тронутой томлением души. Книжка зачитана-перечитана.
Со страниц моего сборника,
тихо, полушепотом, проникновенно, из глубины сердца, одаренного талантом любить.
Вот это и есть настоящее, да?
Вот эта тоска, темнота и вода,
Бегущая с крыш по ста желобам,
Спросонок, бормочущая в канавах,
Где, скорчившись, спят нерожденные травы,
Где хлюпает глина со льдом пополам.
Весна по проселкам и городам
Проходит, тяжелые слезы роняя…
Тоска, подступающая к губам,
Тебя никому, ни за что не отдам,
На самое светлое не променяю.
Лежи до поры, нерастаявшим льдом.
Я помню,
я знаю,
что будет потом!
Твои глаза. Опять. Опять.
Мне сердца стук
мешает спать.
Не знаю- явь то или бред,
не знаю- был ты или нет,
не вспомнить мне
и не понять!
Твои глаза. Опять. Опять.
Волос невысохшая прядь,
соленая прохлада рук,
беззвучный ливень звезд.
Ты помнишь, как скатилась вдруг
одна из них
на пыльный мост?
Ты помнишь?
Ты не позабыл
вчерашней встречи
краткий час?
Теперь я знаю- это был
подарок свадебный для нас!
Ах, все ли ты сумел понять?
Твои глаза. Опять. Опять.
Дыханье обрывается.
Поднять не в силах век.
Так счастье начинается
последнее
навек! 
А ведь могло бы статься так,
что оба,
друг другу предназначены судьбой,
мы жизнь бок о бок
прожили до гроба
и никогда не встретились с тобой.
В троллейбусе порой сидели б рядом,
в киоске покупали бы цветы,
едва заметив мимолётным взглядом
единственно любимые черты.
Одна сижу на пригорке
посреди весенних трясин.
. Я люблю глаза твои горькие,
как кора молодых осин,
улыбку твою родную,
губы, высохшие на ветру.
Потому,— куда ни иду я,
и тебя с собою беру.
Все я тебе рассказываю,
обо всем с тобой говорю,
первый ландыш тебе показываю,
шишку розовую дарю.
Для тебя на болотной ржави
ловлю отраженья звезд.
Ты все думаешь — я чужая,
от тебя за десятки верст?
Ты все думаешь — нет мне дела
до озябшей твоей души?
Потемнело, похолодело,
зашуршали в траве ежи.
Вот уже и тропы заросшей
не увидеть в ночи слепой.
Обними меня, мой хороший,
бесприютные мы с тобой.
недалеко до темноты.
Как тревожно, милый,
как страшно,
как боюсь твоей немоты.
Ты ведь где-то живешь и дышишь,
улыбаешься, ешь и пьешь.
Неужели совсем не слышишь?
Не окликнешь? Не позовешь?
Я покорной и верной буду,
не заплачу, не укорю.
И за праздники,
и за будни,
и за все я благодарю.
А всего-то и есть:
крылечко,
да сквозной дымок над трубой,
да серебряное колечко,
пообещанное тобой.
Да на дне коробка картонного
два засохших с весны стебля,
да еще вот — сердце,
которое
мертвым было бы
без тебя.
Гонит ветер
туч лохматых клочья,
снова наступили холода.
И опять мы
расстаемся молча,
так, как расстаются
навсегда.
Ты стоишь и не глядишь вдогонку.
Я перехожу через мосток.
Ты жесток
жестокостью ребенка —
от непонимания жесток,
Может, на день,
может, на год целый
эта боль мне жизнь укоротит.
Если б знал ты подлинную цену
всех твоих молчаний и обид!
Ты бы позабыл про все другое,
ты схватил бы на руки меня,
поднял бы
и вынес бы из горя,
как людей выносят из огня.
Сколько же раз можно терять
губы твои, русую прядь,
ласку твою, душу твою…
Как от разлуки я устаю!
Холодно мне без твоей руки,
живу я без солнца и без огня…
Катятся воды лесной реки
мимо меня… мимо меня…
Старые ели в лесу кряхтят,
к осени тише птичья возня…
Дни твои медленные летят
мимо меня… мимо меня…
С желтых берез листья летят,
и за моря птицы летят,
и от костра искры летят
мимо меня… мимо меня…
Скоро ли кончится – мимо меня?
Скоро ли вечер долгого дня,
плащ и кошелку – и на вокзал,
как приказал ты,
как наказал…
Будет, ах будет лесная река,
кряканье утки, треск сушняка,
стены тесовые, в окна луна,
и тишина, тишина, тишина…
Буду я гладить русую прядь,
сердце твое целовать, отворять,
будут все горести пролетать
мимо меня… мимо меня…
Дождик сеет, сеет, сеет,
с полуночи моросит,
словно занавес кисейный
за окошками висит.
А в лесу кричат кукушки,
обещают долгий век.
Мне не грустно
и не скучно,
я счастливый человек.
Из раскрытой настежь двери
пахнет глиной и травой.
А кукушкам я не верю,
врать кукушкам
не впервой!
Да и что считать без толку,
лишним годом дорожить?
Ну недолго,
так недолго,
только б счастливо прожить.
Так прожить,
чтоб всё, что снится,—
все сбывалось наяву,
так прожить,
чтоб петь как птица,
так прожить,
как я живу! 
Пусть он думал и любил иначе
и в столетьях мы не повстречались.
Если я от этих строчек плачу,
значит, мне они предназначались. 
Читайте. Не просто бегая глазами по строчкам. Читайте сердцем.
Владейте, но бережно, бойтесь расплескать.
Ведь это и есть НАСТОЯЩЕЕ! ДА!
Стихотворения написаны в период с 1948 по 1955. Из сборника «Лирика», 1969 года издания, в который вошли книги «Память сердца», «Второе дыхание», «Сто часов счастья» и стихи последних лет, 1964-1965.
Портрет Вероники Тушновой работы К.Н.Кравченко, 1952 год.