Кунацкая у адыгов что такое
кунацкая
кунацкая, комната в доме или отдельная постройка в усадьбе для гостей у народов Кавказа.
Смотреть что такое «кунацкая» в других словарях:
кунацкая — сущ., кол во синонимов: 2 • комната (59) • постройка (36) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов
КУНАЦКАЯ — комната в доме или отдельная постройка в усадьбе для гостей у народов Кавказа … Этнографический словарь
Кунацкая — комната в доме или отдельная постройка в усадьбе для гостей у народов Кавказа … Этнографический словарь
Кунацкая — ж. разг. Комната для кунаков. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой
Кунацкая — Парадная комната в северокавказском доме (1, 2), предназначенная для приема гостей, а также для пребывания мужской части семьи. (Термины российского архитектурного наследия. Плужников В.И., 1995) … Архитектурный словарь
КУНАЦКАЯ — комната в доме или отдельная постройка в усадьбе для гостей у народов Кавказа … Словарь этнографических терминов
Малая кунацкая — Парадная комната в богатом северокавказском доме (1, 2), предназначенная для приема близких родственников хозяев. (Термины российского архитектурного наследия. Плужников В.И., 1995) … Архитектурный словарь
Уазагдон — Кунацкая в осетинском жилище. (Термины российского архитектурного наследия. Плужников В.И., 1995) … Архитектурный словарь
Хакэщ — Кунацкая в адыгейской усадьбе, состоящая из комнаты для гостя и примыкающей конюшни для его лошади. (Термины российского архитектурного наследия. Плужников В.И., 1995) … Архитектурный словарь
Хэщэщ — Кунацкая, занимающая небольшую постройку на отдельном дворике возле усадьбы в кабардинском или черкесском селении. (Термины российского архитектурного наследия. Плужников В.И., 1995) … Архитектурный словарь
Куначество и дружба между боевыми противниками
Как становились кунаками?
Принято считать, что куначество — это своеобразная глубокая модернизация гостеприимства, но это суждение слишком упрощённое и не отражает всех контрастных реалий Кавказа. Конечно, кунаком мог стать гость, но жизнь сложнее. Кунаками становились после совместных странствий, ими становились люди, близкие по духу или по статусу. Порой даже выдающиеся воины из враждующих лагерей, узнав о молве, витающей о них в народе, на тайной встрече знакомились друг с другом и при условии возникновения симпатии становились кунаками. Простой человек с улицы в кунаки никогда бы не набивался, т. к. с этим званием приобретался целый круг ответственных обязанностей.
Стоит, конечно, упомянуть, что «кунак» в переводе с тюркского означает «гость». Но у вайнахских народов есть весьма созвучное понятие «къонах», обозначающее «достойный мужчина». А гость не всегда может быть достойным, посему куначество глубже обычая гостеприимства.
Обязанности и привилегии кунаков
Кунаки до конца жизни обязаны были защищать друг друга и поддерживать. И вот как раз в защите и раскрывается глубокий смысл куначества. Если простой гость находился под защитой хозяина только у него дома, то кунак мог рассчитывать на помощь друга в любое время дня и ночи и в любом краю, в который его забросит судьба. Именно поэтому, если на кунака кто-либо охотился, то зарезать его было удобнее на горной дороге, потому что, будь тот в доме друга, врагу пришлось бы брать весь дом штурмом. Отсюда, кстати, и одна из горских поговорок: «Друг на чужбине – надёжная крепость».
Зажиточные горцы обязательно пристраивали к своим домам специальную комнату, так называемую кунацкую, где дорогого друга всегда ждала чистая сухая постель и горячий обед (завтрак, ужин) в любое время суток. У некоторых народов было принято специально во время ужина или обеда отдельно оставлять порцию на случай прихода кунака. Более того, если средства позволяли, для кунака на всякий случай держали комплект верхней одежды.
Конечно, кунаки обменивались подарками. Это было даже неким соревнованием, каждый старался преподнести более изысканный дар. Присутствие кунаков на всех торжествах семьи было обязательным, где бы они ни находились. Вхожи друг к другу были и семьи кунаков. Это подчёркивалось тем фактом, что в случае смерти одного из кунаков, в зависимости от обстоятельств, его друг был обязан взять семью умершего на попечение и под защиту. Порой куначество передавалось по наследству. В этот момент семьи кунаков практически сливались в одну семью.
Куначество как институт межэтнической связи
В вечно полыхающей на Кавказе войне и розни куначество было уникальным явлением межэтнической и даже торговой связи. Кунаки могли выступать своеобразными дипломатами, торговыми агентами и личной охраной. Ведь хороший ответственный кунак провожал друга не только до границ своего аула, но порой ввиду необходимости прямиком до следующего дружественного селения. А у зажиточных горцев было много кунаков. В тяжёлых условиях междоусобицы такие отношения представляли собой своеобразные пункты безопасности.
К примеру, почти до середины 19-го века, т.е. до официального окончания Кавказской войны, армянские купцы использовали во время дальних переходов через Кавказские горы с обозами своих товаров именно подобную кунацкую сеть. Кунаки встречали их ещё на подходе к аулу или селу и сопровождали до границ следующего дружественного селения. Пользовались такими связями и осетины, и вайнахи, и черкесы…
И, конечно, дорогих гостей из дальних краёв обязательно усаживали за богатый стол. А так как в те времена ни о каких клубах и прочих общественных заведениях никто и слыхом не слыхивал, то кунацкое застолье притягивало весь аул, чтобы узнать новости, поглядеть на товары, а быть может, самим завязать дружеские отношения.
Знаменитые русские кунаки
Куначество нашло глубокое отражение не только в фольклоре народов Кавказа, но и в классической русской литературе. К примеру, великий русский поэт Михаил Лермонтов, служивший на Кавказе, после кровавого боя у реки Валерик написал одноимённое стихотворение «Валерик»:
Куначество нашло своё отражение и в романе Лермонтова «Герой нашего времени»:
Другим не менее знаменитым кунаком был гениальный писатель Лев Николаевич Толстой, который попал на Кавказ в 1851-м году в чине юнкера 4-й батареи 20-й артиллерийской бригады. Через некоторое время, будучи на Тереке, молодой юнкер сдружился с чеченцем по имени Садо. Дружба была закреплена кунацкой клятвой. С тех пор Садо стал для молодого Льва незаменим. Он неоднократно спасал писателю жизнь, помогал в тяжёлой армейской службе, а однажды отыграл столь опрометчиво проигранные Толстым в карты деньги.
Куначество по разные стороны фронта
Несмотря на бушующую Кавказскую войну, кунацкие отношения быстро завязались между русскими и горцами. Даже на берегах Терека, где друг против друга через реку стояли казачьи станицы и аулы, кунаки, ловя момент затишья, ходили в гости. Эти негласные отношения начальством почти не пресекались, потому как были ещё одним каналом обмена информации и наведения дипломатических мостов. Горцы приходили в станицы, а русские в аулы.
Одним из самых трагических и потому примечательных образцов куначества была дружба сотника Андрея Леонтьевича Гречишкина и старшего князя темиргоевского племени Джембулата (Джамбулата). Андрей, выросший в семье линейного казака станицы Тифлисской (ныне Тбилисская), уже в молодом возрасте снискал уважение старших товарищей, его имя народная молва носила с пиететом. По другую сторону Кавказской кордонной линии гремела слава князя Джембулата, которого считали лучшим воином Северного Кавказа.
Когда до Джембулата дошли слухи о молодом и отважном сотнике Гречишкине, он решил познакомиться со своим врагом лично. Опять же через кунаков, лазутчиков и негласные каналы связи удалось устроить встречу в заболоченных и потаённых местах реки Кубань. Два мужественных человека после недолгого разговора, как говорится, прониклись. Вскоре они стали кунаками. Гречишкин и Джембулат тайно ездили друг к другу в гости, на христианские и мусульманские праздники обменивались подарками, оставаясь при этом неумолимыми врагами на поле боя. Друзья делились всем, кроме политики и службы. При этом и в стане темиргоевцев, и в казачьем войске все знали об этой дружбе, но никто не смел их упрекнуть.
В 1829-м году по Кавказской линии полетели донесения, что крупный горский отряд готовит набег на казачьи станицы. Сведений о местонахождении было крайне мало. Поэтому 14 сентября подполковник Васмунд отдал приказ сотнику Гречишкину с полусотней казаков провести разведку по другую сторону Кубани. В тот же день полусотня выступила. Тогда никто не знал, что бравого сотника казаки видят последний раз.
В районе современного хутора Песчаный, что на берегу реки Зеленчук 2-й, отряд Гречишкина напоролся на шесть сотен всадников под темиргоевскими значками. Едва успев отослать одного казака с данными разведки, сотник с остальными оказался окружён и был вынужден принять самоубийственный бой. Но первая атака горцев захлебнулась. Поэтому Джембулат, ценивший отвагу, приказал узнать, кто старший у этого отряда. Каково было его изумление, когда он услышал родной голос кунака Андрея.
Джембулат сразу же предложил ему сдаться. Сотник посетовал, что пора бы кунаку знать, что потомственный линеец никогда на это не пойдёт. Князь согласно и несколько стыдливо кивнул. Вернувшись в свой стан, Джембулат начал убеждать своих старшин оставить казачий отряд в покое, т. к. наживы от них не будет, а воинской славы тут явно не снискать с такими-то силами. Но озлобленные горцы начали упрекать князя, что тот посмел поддаться своим чувствам.
В итоге первым в следующую атаку ринулся сам князь Джембулат. В первые же минуты штурма Джембулат получил крайне тяжёлое ранение, и его вынесли на руках с поля боя. Мстительные воины князя изрубили Гречишкина до неузнаваемости, но набег к тому времени уже был обречён. Ни воинской славы, ни наживы, как и предсказывал Джембулат, темиргоевцы в том сентябре так и не нашли. Словно грех нарушения благородной традиции проклял тот поход горцев.
Черкесский гостиный дом: опыт исследования универсальных (исторических) и локально-культурных форм
Гостиный дом – хьэщIэщ (в русской транслитерации – хачеш (от хьэщIэ / хьакIэ – ‘гость’ и –щ – ‘место’, ‘помещение’)) – отдельное строение на традиционном адыгском подворье.
В настоящей работе мы впервые хотели бы обратить внимание на формы сохранности института в локальных традициях и трансформацию его социальных функций в современных условиях. Предметом исследования являются стереотипные устные тексты – хабары (предания), мемораты (воспоминания), паремии (пословицы и поговорки), диалоги, отражающие динамику изменения исследуемых явлений мужской аристократической культуры.
Материал исследования – полевые записи автора, собранные в ходе фольклорно-этнографических экспедиций в черкесской диаспоре (2009, 2011, 2014 гг.), архивные материалы наших коллег, а также опубликованные ранее фольклорные и литературные (XIX в.) источники, дающие возможность сравнения: а) исторических и современных форм, б) «общеадыгского знания» и локально-культурных представлений о функционировании гостиных домов у черкесов.
Лексика и фразеология института хачеш наиболее полно сохранилась в локальных культурных традициях (далее – ЛКТ) черкесской диаспоры. На материале одной из них – Узун-Яйла (Кайсери, Турция) – мы попытаемся выявить отдельные культурно-языковые элементы и соотнести их с «универсальными» традициями, бытовавшими на исторической территории, в т.ч. зафиксированными в исторических документах.
По сей день в названной ЛКТ употребительны выражения: хьэщIэщ хабзэ – ‘хачешевый обычай, этикет’; хьэщIэщ зэхэс – «сидение-говорение» в хачеше (старших мужчин); хьэщIэщ уэршэр – игровое ритуализованное общение в хачеше (в т.ч. молодежные и стариковские игровые ухаживания); хьэщIэщ унафэ – ‘решение, принимаемое в хачеше’; хьэщIэщ фадафэ (махъсымафэ) – ритуализованные застольные песнопения в хачеше; хьэщIэщ нысашэ егъажьэ (хъуэхъу) – ритуал отправления свадебного поезда и приуроченная хачешевая молитва; хьэщIэIус арпэ – ‘ ячменя для гостя’.
Экономический аспект функционирования гостиного дома содержит три важных элемента, каждый из которых вербализуется через стереотипные устно-речевые тексты:
В любой черкесской ЛКТ по сей день сохраняется память об известных в свое время на всю округу гостеприимных фамильных хачешах. Выбор останавливался на гостиных преимущественно родовитых и состоятельных семейств, однако важную, решающую роль часто играла готовность всех членов семьи (от главы до молодых юношей и девушек) на протяжении длительного времени обеспечивать прибывающих в хачеш – как «дальних» так и «ближних» гостей – всем, чего требует закон гостеприимства, т.е. оправдывать ожидаемые от них социальные функции.
Таким образом, в каждом селении (шире – местности) происходило официальное закрепление за некоторыми гостиными домами статуса одновременно социально-коммуникативной площадки и сакрального локуса:
Своего рода «материализацией» статуса конкретного хачеша являлись многочисленные метки на дверях и косяке гостиной: побывавший здесь гость вырезал на память свою фамильную тамгу (знак).
Статус принимаемых в гостиных домах решений был довольно высок – от фамильных до общенародных. Так, Эти собрания обозначаются в меморатах не иначе как терминами Хасэ (общенародный совет, парламент) и жылэ унафэ (‘всенародное решение’).
В диаспоре и на этнической территории в зависимости от характера ритуальных действ роль жреца (тхьэмадэ / тхьамат) могут исполнять: нэхъыжь (старший), нысашэ тхьэмадэ (распорядитель в свадебном поезде), джэгу хьэтэ, джэгу хьэтым (старший на чапшевом игрище) или ефэнды (эфенди или другой служитель мусульманского культа). Функции жреца в хачешевом пространстве заключаются прежде всего в произнесении главных застольных хохов-молитв, разделывании головы жертвенного барана (щхьэлъэныкъуэкъутэ), регуляции функций других участников ритуала (гостей, шхагарытов ), а также исполнителей песенных партий (очередность вступления къыхэзыдзэ – запевалы, жъыу пащэ – первого подголоска, жъыу кIащэ – второго подголоска регулировалась еле заметным движением указательного пальца старшего или наиболее компетентного из присутствующих).
Атрибутика и инвентарь хачеша условно делятся на предметы военно-бытовые (оружие, снаряжение), ритуальные и игровые (жезлы – баш, музыкальные инструменты, кости и шашки – кIэн, пхъэкIэн / сантIраш), хозяйственно-бытовые (деревянные и глиняные приспособления для сидения (лежания), циновки (пIуаблэ / арджэн; использовались в т.ч. и для ритуальных целей), постельные принадлежности, столики для еды – хьакIэ Iан (гостевой столик), зэкъо Iан / лIыжъ Iан (персональный или «стариковский» столик), трости-подпорки, палочки для обслуживающих застолье и присутствующих в качестве слушателей молодых людей – шъхьагъырыт бэщ, бгыкъужъый и пр.).
Оружие и предметы снаряжения, висящие на стенах, подчеркивают доминирование, первичность мужского, воинского духа в пространстве хачеша.
Естественным требованием являлось умение исполнять хоровой подголосок ежу.
Таким образом, владение «хачешевым преданием» – хьэщIэщ хъыбар, этикетными, вокальными навыками, необходимыми для участия в ритуале махсымафа, расцениваются в указанной ЛКТ как атрибут социально компетентной личности.
Махъсымафэ уэрэдхэр (‘песни махсымафа’) представляют собой своего рода замкнутый репертуар, куда включена «классика» адыгского фольклора: «Дунеижьыр щымыджэмыпцIэм. » («Когда этот старый мир еще не заквасился…»), «Песня о Мхамате Хатхе» («Хьэтх Мыхьэмэт и уэрэд»), «Хьэтхым и КъуэкIасэм и уэрэд» («Песня о Хатхе Кочасе»), «Жэщтеуэжьым и уэрэд» («Песня о великом ночном нападении»), «Къэбэрдей къаным и уэрэд» («Песня о кабардинском воспитаннике»), «Хъымсад-гуащэ и гъыбзэ» («Плач Химсад-гуаши»), «Ажджэриикъуэ Кушыкупщ и гъыбзэ» («Плач о Кушуке-князе Аджигирее»), «Зэхьэджокъуэм и уэрэд» («Песня о Захаджоко») и др. Некоторые из песен этого репертуара на этнической территории утрачены. Примечательно, что магия удачи походной песни переносится и на зачин хачешевого застолья: его, как и поход, начинают с «Песни о Мхамате Хатхе», которую называют гъуэгупэугъурлы уэрэд (‘песня удачного начала пути’).
Кратко заметим здесь, что этот феномен – существование замкнутого «общеадыгского» (от Шапсугии до Кабарды) корпуса текстов – может объясняться спецификой коммуникативных функций хачеша в традиционном черкесском обществе и стать предметом отдельного фольклористического исследования.
«Нэхъыжь хьэщIэр хьэщIэщым ирагъэблагъэри, щIэсхэм яхэплъэс, зэригъащIэри, я ныбжьми трилъыта, сытми… “Фэ дэхьа хьэщIэщым фыщIэсынум хуейс, мыдежым фи лъакъуэ зхэгъэлъэдэжау сыт фызхуыщIэсыр, фщIэкIи Iэнэ зефхьэ”, – жери къщIигъэкIыжауэ жаIыж» – «Старшего гостя в хачеш пригласили, на сидящих он посмотрел, оценил, по их возрасту может рассудил, в общем… “Вам еще рано в хачеше заседать, чего вы тут сидите, протянув друг к другу ноги, выходите и обслуживайте столы”, – сказав, выпроводил их, говорят…»
О девушке с общепризнанным социально активным статусом говорили хьэщIэщ хъыг’эбз, хьэщIэщ кIуэрей (зап.-черк. хьакIэщыкIуал) – «часто посещающая хачеш», вернее сказать, «часто призываемая в хачеш».
Несмотря на то, что женщина приглашалась в хачеш обычно только для ритуализованного приветствия или выражения благодарности, эффективное функционирование, достойное поддержание самого института во многом зависело от женщины – супруги хозяина, от навыков и умений, привитых ей в родительском доме:
Гендерный аспект дихотомии «хачеш / дом» отражен в одной из народных новелл «ХьэтIохъущокъуэхэ щIэин хъуас…» (« род Хатокшоковых прервался…»):
В местных устных нарративах мы встречаем устойчивые сочетания, относящиеся к структурированию пространства гостиной: хьэщIэщ жьантIэ (почетное место, «верховье» стола, комнаты), хьэщIэщ жэхафэ (место у двери, семантически противоположное жьантIэ), хьэщIэщ Iуж (веранда, маленькая комната перед входом в главное помещение гостиной) и др. Термины представляют собой интерес прежде всего как инструмент социального маркирования. Метафорическое обозначение «утраты власти» Мударовыми в своем родовом селении передается через выражение:
Попутно заметим, что мотив утраты власти и авторитета – характерный элемент хачешевых рассказов, привязанный к практике нанесения ответных визитов в аристократической среде.
Обозначенная пространственная терминология употребительна при актуализации социально-иерархических табу:
Хэти и кIэиху-бжэхуэщI и жэхафэ къытригъэтIысхьэн, уи щхьэ елъыти, узэриIуэтэжынум уегупщыскъэ… – ‘Кто же позволит своему слуге осесть на своем жэхафэ, посуди сам, что он о тебе рассказывать станет’…
ХьэщIэщ Iуж (веранда хачеша) – место, где помимо хозяйственного инвентаря локализуется «скрытое» присутствие всех, кто по своему социальному (возрастному, гендерному, классовому) статусу не может шагнуть дальше, непосредственно в само главное помещение:
Как видно из песни и предания о Гудаберде, Азепша сыне и многих других фольклорных сюжетов о кровной мести, хачеш традиционно был местом убежища, дающим право неприкосновенности (щтапIэ):
ТхыпцIэхэ я пщIантIэр дэкIыгъуэ кIыхьщ,
ЦыкIуэкI кIыхьыжьыр согъэджэрэз, срегъэзэш,
Пщыр зыукIам уэ уи лIыукIыр зэхашэ,
Сыт уи мураду хьэщIэщыжь нэщIыжьым ущIэс?
У Тхипцевых двора подъем длинный,
Старое длинное веретено я вращаю, утомилась,
Князя убившие тебя погубить задумали,
На что надеясь в старом пустом хачеше отсиживаешься?
Уединение в хачеше с целью самоизоляции от внешнего мира – право человека, претерпевшего несчастье, навет, незаслуженную обиду (щхьэкIуэ зылъыса). Инструментом развязки сложной социальной ситуации, послужившей причиной подобной самоизоляции, зачастую является очистительная песня (термин З.М. Налоева: зэрызаухеиж уэрэд ). Так, история песни «Сетование Боры Могучего» повествует о том, как герой по ошибке стал убийцей родного сына. Похоронив его, несчастный отец, желая предать себя мучительной смерти, закрылся в хачеше, где и сложил эту трагическую песню. Исповедальная песня Боры отвела возможное обвинение в сознательном пролитии им родной крови.
Орзэмэджри ра къэкӀожьи, риращи орэда,
Нэчахьыщым етӀысхьэжь, риращи орэд,
Орзэмэджри ра иси, риращи орэда,
Нарт елъфыри зэфэси, риращи орэд,
Орэзэмэджыри къыращи, риращи орэда,
ИшъхьакӀори къырагъаӀуи, риращи орэд…
Орзамедж (ра) вернулся, риращи орэда,
В доме для заключения брака уединился, риращи орэд,
Орзамедж там сидит, риращи орэд,
Нартский род собрался и…, риращи орэд,
Орзамеджа вывели, риращи орэд,
Обиду свою дали ему высказать, риращи орэд…
Н. Дубровин пишет о том, как народные поэты-музыканты удалялись в близлежащие рощи на время сочинения новой песни: «И так как вдохновение требует уединения, то их удаляли на время из аула в ближайший лес, снабдив всем необходимым для жизни». Аналогичные свидетельства мы имеем об уединении одного джегуако или его ансамбля в хачеше.
Как было сказано выше, «закрытый хачеш» (букв. «запертые двери хачеша») – символ социальной смерти главы семьи, разрыва его общественных связей, в более широком смысле – разрушения установленного миропорядка. Аналогичным эсхатологическим значением обладает фольклорная метафора «крушение дверного косяка». Символизм и эмоции, связанные с опустевшей кунацкой, образно выражены в повести А.-Г. Кешева «Абреки»:
Таким образом, архаичный социально-культурный институт гостиного дома обнаруживает довольно сложную систему мифо-ритуальных элементов. Устные нарративы, связанные с ним, имеют в современной культуре черкесов диаспоры ряд социально-прагматических функций: когнитивная (репрезентация этнического образа, этнической памяти, народно-философских рефлексий, для молодежи – пополнение языковых знаний), коммуникативная, рекреативная (регулярные встречи по выходным дням, обеспечивающие в городских условиях неформальное общение). Вокруг стереотипных устных рассказов о «черкесских университетах» – хачешах – происходит структурирование этнической (цивилизационной) и локальной идентичности, и эту функциональную особенность нужно отметить как главную в диаспорной культуре.
Современным аналогом традиционного хачеша являются не только частные салоны, но и офисы черкесских общественных организаций (Хасэ), где происходят внутриобщинные встречи, вырабатывается единая точка зрения на те или иные явления общественной и политической жизни, принимаются значимые решения, организуются встречи с известными гостями и представителями официальной власти. Большая часть традиционных семиотически значимых элементов хачеша сохраняется и в современной практике: «главные» и «второстепенные» помещения, иерархическое рассаживание, стереотипные модели общения, ролевые функции (половые и возрастные, импровизированные и закрепленные), угощение (в основном сведенное к чаевому столу – шей Iэнэ) и т.п.
Объем и цели нашей работы не позволяют детально описать формы актуализации хачешевой культуры в нартском эпосе, что позволило бы проследить некоторые параллели в социальных структурах нартов и черкесов (адыгов). Отдельного исследования заслуживает также проблема метакоммуникативного (символического, иносказательного) поведения в пространстве гостиного дома, богатый материал к чему дает диаспорное поле. Актуальным является, на наш взгляд, сравнительное изучение дискурсивных практик, связанных с институтом гостеприимства, выявление локальных особенностей хачешевой культуры в других черкесских анклавах.
Мадина Паштова
кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник отдела этнологии и народного искусства Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований им. Т.М. Керашева.
Опубликовано с изменениями // Вестник КБИГИ, №3 (21). Нальчик, 2014.
Примечания
Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII – XIX в.в. / Составление, редакция переводов, введение и вступительные статьи к текстам В.К. Гарданова. Нальчик, 1974. С. 50, 54, 71, 221, 366, 386, 592.
Ю.Карпов пишет об этой функции гостевых домов: Карпов, Ю.Ю. Мужские союзы в культуре и общественной жизни горцев Кавказа // Россия и Кавказ. – СПб.: ЗАО Журнал «Звезда»: Довлатовский фонд, 2003. С. 64-84.
Султан Хан-Гирей: Избранные труды и документы. Составление, подготовка текстов, научное редактирование, комментарии М.Н. Губжокова. – Майкоп: ОАО «Полиграф-ЮГ», 2009. С. 305.
Каламбий (Адыль-Гирей Кешев). Записки черкеса. Нальчик: «Эльбрус», 1988. С. 121.
Архив автора: полевые материалы, зафиксированные в ходе экспедиций в Турции 2009, 2011 и 2014 гг., а также переданные нам через интернет. Далее – Архив автора…
В широко бытующем анекдотическом сюжете о негостеприимном хозяине «темный и холодный хачеш» соотносится с загробным миром: гость, которому не уделили должного внимания, оказывается вместе со своим хозяином на соседских похоронах; дочь умершей причитает: «Туда, куда тебя уносят, нет ни света ни тепла, ни еды!»; гость оборачивается и спрашивает у хозяина: «Её в ваш хачеш несут?»)
В качестве таковых являются у черкесов священный лес, роща (тхьэчIэгъ мэз / тхьэщIагъ мэз), священное дерево (тхьэчIэгъ чъыг/ тхьэщIагъ жыг), родник (псынэ / псынащхьэ / псынэкIэчъ), место на берегу реки (псыIушъу / псыIуфэ), гора, холм, возвышенность (бгы, Iуашъхь). Функции тхьэлъэIупIэ могут исполнять также кладбище, могила, в особенности убитого молнией человека или животного (кхъэ / къэ, кхъэхалъэ, мыжъуакъэ), старая (разрушенная) крепость или усыпальница (къалэ, чэщанэжь, кхъэлэгъунэ). Четко выраженными признаками сакрального локуса обладает также кузня (кIыщ).
Каламбий (Адыль-Гирей Кешев). Записки черкеса. Нальчик: «Эльбрус», 1988. С. 127.
Архив автора… Инф. Бюлент Адеже (Адэжэ Бюлент).Сел. Мударей (Узун-Яйла) – Адана.
«К тому же, в достаточно тесном и достаточно узком кругу, где все всё обо всех знали, образы и мнения складывались, естественно, не только в связи с этими проблемами, и шлейфы тянулись еще из России, “из прежней жизни”». Цивьян Т. Ремизов – своими и чужими глазами // Культура русской диаспоры: Саморефлексия и самоидентификация. Тарту, 1997. Электронный ресурс: http://www.ruthenia.ru/document/551619.html
Об обряде чапш см.: Налоев, З.М. Функция песни в обряде «чапщ» // Налоев З.М. Из истории культуры адыгов. – Нальчик: «Эльбрус», 1978. С. 5-24; Мафедзев С.Х. «ЩIэпщакIуэ» и игры, связанные с ним // Мафедзев С.Х. Обряды и обрядовые игры адыгов. – Нальчик: «Эльбрус», 1979. С. 168 – 188; Паштова М.М. «Текст обряда чапш: мифология, прагматика, этнокультурные диалекты» // Кросс-культурное пространство литературной и массовой коммуникации: генезис и развитие. Материалы международной научной конференции. – Майкоп, 2012. С. 219-223.
Бгажноков, Б.Х. Черкесское игрище. – Нальчик, 1991. С. 43.
Щхьэгъэрыт (шхагарыт) – молодой мужчина, обслуживающий застолье, виночерпий.
Этнографическое описание предметного мира гостиного дома – тема отдельного исследования, мы лишь кратко коснемся семиотически значимых атрибутов и их функций.
Повторное, вслед за приветствием во дворе, ритуализованное приветствие внутри хачеша.
Адыгские песни времен Кавказской войны. – Нальчик: Изд. центр «Эль-Фа», 2005. С. 378.
Коновязь могла быть украшена оленьими рогами, в этом случае роль колышков играли отростки. Символически статус гостя в иерархии сидящих в хачеше может выражаться через «буйное поведение» его коня у коновязи, что характерно больше для мифо-эпических сюжетов (мотив «прибытие героя на хасу нартов»).
Табишев, М.А. Исполнительские традиции адыгских хохов (на примере гимнов Тхагаледжу) (на кабардино-черкесском яз.) // Журнал «Псалъ», № 5. – Майкоп, 2008. С. 271.
Султан Хан-Гирей. Указ. соч… С. 100.
Исполнитель Карагулан Каратабан, запись 1931 г. // «Музыкальный фольклор адыгов» (под ред. Г.М. Концевича). – Майкоп, 1994.
Унарокова Р.Б. Песенная культура адыгов (эстетико-информационный аспект). – М.: ИМЛИ РАН, 2004. – С. 164 – 165; Паштова М.М. Игровые институты в фольклорной культуре черкесов Турции: на материале экспедиции 2009 г. // Вестник АГУ. – Майкоп, 2010. С. 50 – 55.
Архив автора… Информант Али Шоген (Щоджэн Али). Сел. Шигебахой (Узун-Яйла) – Анкара.
Архив автора… Информант Раджеб Тлостан (Лъостэн Рэджэб). Сел. Мударей (Узун-Яйла) – Кайсери.
Султан Хан-Гирей. Указ. соч… С. 381.
Архив автора. Информант Якуб Темель (Тэгъулан Екъуб). Сел. Хапашей (Узун-Яйла) – Стамбул.
Архив автора… Информант Эркан Кадикой (КIэдыкIуей Еркан). Сел. Шигебахой (Узун-Яйла) – Кайсери.
Налоев З.М. «Институт джегуако». – Нальчик: ООО «Тетраграф», 2011. С. 181.
Архив автора… Информант Раджеб Тлостан (Лъостэн Рэджэб). Сел. Мударей (Узун-Яйла) – Кайсери.
Кардангушев З.П. Избранные труды (на кабардино-черкесском яз.). – Нальчик: Издательсиво Котляровых, 2009. С. 537.
Кардангушев З.П. Указ. соч… С. 411.
Цит. по Аутлеву М. http://adygi.ru/index.php?newsid=5490
Султан Хан-Гирей. Указ. соч… С. 216.
Архив автора, неизвестный сказитель. Аудиозапись передана нам жителем г. Кайсери Хаканом Шак (Шакъ Хьэкъан).
КIэпщэун: от кIапщэ – название врачевального обряда и ун – ‘дом’; лэгъунэ чыжь – ‘дальняя лагуна’ (спальня, комната супругов). Из архива Р.Б. Унароковой.
Архив автора… Информант Эркан Кадикой (КIэдыкIуей Еркан). Сел. Шигебахой (Узун-Яйла) – Кайсери.
Архив автора… Информант Али Шоген (Щоджэн Али). Сел. Шигебахой (Узун-Яйла) – Анкара.
Из архива М. Табишева.
Устное сообщение М. Табишева со ссылкой на полевые материалы, зафиксированные в Узун-Яйле.
Речь идет о Хафизе-эфенди, образ которого в Узун-Яйле фольклоризировался: нами зафиксирован цикл преданий и меморатов, связанных с его именем.
О глинобитной кровати у очага см.: А.А. Миллер. Черкесские постройки. – Материалы по этнографии России, т. 2. СПб., 1914. С. 71.
Бгажноков, Б.Х. Очерки этнографии общения адыгов. Нальчик: Изд. «Эльбрус», 1983. С. 41.
Абазины, наряду с кабардинцами, хатукайцами и абадзехами, составляют «черкесское» (по самоопределению – «адыгское») население Узун-Яйлы.
Архив автора. Информант Якуб Темель (Тэгъулан Екъуб). Сел. Хапашей (Узун-Яйла) Стамбул.
Архив автора. Информант Ата Шигалуго (Шыгъэлыгъуэ Ата). Сел. Газей (Узун-Яйла) – Анкара.
Кардангушев З.П. Избранные труды. – Нальчик: Изд-во М. и В. Котляровых, 2009. С. 311.
Налоев З.М. Героические величальные и плачевые песни адыгов // Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов. Т. III, ч. 1. – М.: «Советский композитор», 1986. С. 15.
Архив Центра Адыговедения НИИ Комплексных проблем Адыгейского Госуниверситета. Зап. 1992 г. Информант Юсеф-Азадин Тугуз (Сирия).
Дубровин, Н. «Черкесы (адыге)». – Краснодар: Издание общества изучения Адыгейской автономной области, 1927. С. 81.
Каламбий (Адыль-Гирей Кешев). Абреки // Каламбий (Адыль-Гирей Кешев). Записки черкеса. Нальчик: «Эльбрус», 1988. С. 151.
Авшары – одна из турецких этнических групп.
Устное сообщение М. Табишева со ссылкой на полевые материалы, зафиксированные в Узун-Яйле.
«Во времена язычества, черкесы, кроме божеств, имели и святых, нартов: в числе их Саусрук был чтим более всех; в определенную на то зимнюю ночь совершали в честь его пиршество, причем относили в гостиную комнату лучшую пищу и питье для Саусрука, а в конюшне приготовляли сено и овес для его лошади. Разумеется, Саусрука не бывало, но случайно заехавший гость заменял его, и каждый, почитая приезд гостя за хорошее предзнаменование, с радостью угощало его. Если не случалось приезжать никому в ту ночь, то радость семейства не столь бывала торжественна. Таким образом, самое суеверие соделывало черкесов хлебосолами» (Султан Хан-Гирей. Указ. соч. С. 419).